Лукавый взор

Намек поняли все. Только в богатых частях города и на бульварах были устроены протечные фонтаны, которые очищали сточные канавы. А вообще-то на большинстве парижских улиц царила изрядная грязища, и после дождей она становилась почти непролазной. Кухарки не стеснялись выплескивать из окон помои и выбрасывать мусор. Кое-где прохожие буквально пробирались по заваленным нечистотами тротуарам. Однако приходилось признать, что урожденные парижанки были в этом истинными мастерицами. Как серны, перепрыгивали они с камешка на камешек, с сухого места на сухое, приподняв юбки, едва касаясь до мостовой кончиком носка, – и умудрялись приходить домой, не замарав башмачков. Конечно, таким умением обладали только простолюдинки, но отнюдь не аристократки, к услугам которых были собственные кареты или наемные экипажи!

– А что ж ты с опозданием пришел? – удивился Араго. – Посланцы Лукавого Взора ровно в полдень появляются. А сейчас уже почти половина первого.

– Скажи спасибо, что вообще добрался сюда, – буркнул мальчишка. – Ко мне привязался тут один поляк, – произнёс он с таким выражением, что Араго с трудом сдержал смех.

Обычно французы называли представителей этой нации полоне – мужчин или полонез – женщин[17], а слово «поляк» было таким же презрительным прозвищем, как, например, «макаронник» или «таракан» – для итальянца, «островная обезьяна» или «ростбиф» – для англичанина, «кислая капуста» или «бош», то есть деревянная башка, – для немца.

– В шапке он был такой рогатой, этот поляк, – продолжал мальчишка. – Я его недавно на одном сборище видел. Он там орал: скупые французские лягушатники мало денег нам дают, не хотят против русских воевать за великую Полонь и ее свободу. Я ему в ответ крикнул, мол, если вам здесь что-то не нравится, так валите обратно в свою великую Полонь. За это он меня чуть не прибил. И надо же: я только сюда, на Мартир, свернул, а он возьми да и появись, как волос в супе! Пришлось ноги уносить да петлять, чтобы со следа его сбить. Потому я и опоздал.

– Ну что ж, спасибо, Тибо, – кивнул Араго. – Удачи тебе!

– Я не Тибо, а Базиль, – фыркнул гамен. – А ты откуда знаешь Тибо? Он еще мелкий совсем, но тоже на площади Бастилии, в слоне[18] живет. Там многие из наших приют находят!

Араго на миг прикрыл глаза. Почему вдруг возник в памяти Тибо? Маленький храбрец Тибо, гамен, который спас жизнь одному русскому гусару – давно, восемнадцать лет назад! И еще там была девочка…

Но тот, давний, Тибо погиб!

А она, та девочка? Какова ее судьба?..

– Счастливо оставаться! – прервал его мысли голос мальчишки, который уже вывалился в дверь, ненароком задел плечом белую филенку и оставив на ней грязное пятно.

«И тебе счастливо, малыш Тибо, – мысленно пожелал Араго. – То есть Базиль, конечно, Базиль!»

Дверь захлопнулась.

Араго сорвал облатку[19] (это было что-то новое: прежде Лукавый Взор никогда письма не запечатывал, в лучшем случае веревочками или ленточками обвязывал), развернул листок, но успел бросить на него один только беглый взгляд: графиня вскрикнула, зажмурилась и покачнулась, делая неловкие движения руками, словно боялась упасть и не знала, за что схватиться.

Да ведь прекрасная дама, кажется, вот-вот лишится чувств!

Араго мгновенно спрятал кое-что за борт сюртука, метнулся к Стефании и подхватил под локоть:

– Что с вами, мадам? Присядьте, прошу вас. Ролло, воды! – прикрикнул он, пытаясь увлечь красавицу к креслу.

Репортер проворно кинулся за ширму, где на этажерке стояли кувшин с водой и несколько стаканов. Через миг он вернулся, от волнения расплескивая воду через край.

– Ах, нет, – слабым жестом отстранила его графиня, хватаясь за руку Араго и делая шажок от кресла. – Не нужно воды. Мне просто душно. Нельзя ли глотнуть свежего воздуха?

– Вальмонтан, откройте окно, – приказал Араго, беря у Ролло стакан и одним глотком его осушая. У него и самого закружилась голова от того, что он успел увидеть в письме! Однако, быстро овладев собой, Араго все же подвел вцепившуюся в него гостью к благословенному сквозняку.

Графиня слегка высунулась; одной рукой она опиралась на подоконник, другой обмахивала себя, будто веером. Араго, поддерживая прекрасную даму, невольно взглянул поверх ее плеча.

Какой-то широкоплечий, кряжистый человек в короткой куртке, вытертой и заплатанной до такой степени, что ее первоначальный цвет невозможно было определить, и в потертой бордовой шапке с приплюснутом четырехугольным верхом притулился к фонарному столбу.

Араго нахмурился. Носители таких странных, как бы слегка рогатых головных уборов появились в Париже в конце минувшего года и страшно бесили главного «бульвардье».

Точнее сказать, он их люто ненавидел. Так же, как и Тибо… то есть Базиль, конечно, Базиль.

А что если под окном стоит тот самый «волос в супе», который преследовал Базиля? Тогда надо предупредить мальчишку.