Лукавая 7 степени

Убедившись, что наши вооруженные силы на боевом посту и бдительно несут вахту, отметив несколько незначительных случаев разгильдяйства, без чего российский народ не обходится, я спокойно закрыла окно и отправилась в ближайший ресторан поужинать; все магазины, включая продовольственные, в выходные дни закрыты, чтобы дать возможность всем членам семьи собраться и побыть вместе, или к кругу семьи, или повидаться с друзьями, или посетить родственников, или выбраться на природу. Семья – это святое! Кто пропустил пятницу и не запасся продуктами, должен либо ждать понедельника, либо идти в ресторан или кафе. Я подтянула пояс на своей худой талии и направилась в русский ресторан «Илья Муромец». Надо сказать, что в Москвограде  15 итальянских ресторанов, 18 китайских, 20 сирийских, 8 турецких, 10 татарских, 9 немецких, 85 украинских, и бесчисленное количество русских.  Какой он русский, если не любит   выпить и закусить! Его душа приемлет все: от сельдерея до поросенка в сметане, от тертой репы до фаршированной утки, от холодного мяса с солеными огурцами до овсяной каши с маслом, от студня с хреном и чесноком до кислой капусты с свиной ножкой, от холодной водки до темного кваса, от шотландского виски до крымского вина, от армянского коньяка до кружки воды, от астраханских арбузов до туркменских дынь. А какой русский откажется от добрых щей, или ухи с расстегаями, или кулебяки? А пройдет ли он мимо гуся с груздями, или сига с яйцами, или поросенка под хреном? Но только станет ли он запивать устрицы крымской мадерой, я не уверена. Но телячьи отбивные непременно запьет рюмкой холодной водки, заедая нежинскими огурчиками. Жареную индейку лучше даже не показывать, исчезнет со стола мгновенно. Также и стерляди под желе. А на десерт всякие мочения – слива, морошка, брусника, яблоки, арбузы…

Майкл

25 мая выпало на воскресенье. Был уже вечер, когда Майкл подошел к бельевому шкафу и оглядел свои одежды; он чувствовал жгучее желание кому-нибудь понравиться; при его красоте и блеску обычно это не составляло большого труда, женщины  сами были падки на таких мужчин, как он, и потому для него дело было не слишком утомительным или затянувшимся на долгое время. Ему этого и не было нужно, самое ненавистное  и досадное, что ему казалось досадным – были попытки с женской стороны превратить мимолетные встречи в длительные, постоянные. Это было не для него,  делового, даже холодного, даже враждебного к женщинам. Самое лучшее было для него, – и эта привычка уже установилась и превратилась в правило, –  пойти в ресторан, познакомиться с женщиной, потом пройти с ней в ближайшую гостиницу, провести там ночь или несколько нужных ему часов, а затем расстаться, без имен, без адресов, без телефонов, без сюсюканья, без нежных слов. Он был по природе холостяком и желал им остаться, ни обременяя ни себя, ни других, не обрастая ни обязательствами, ни долгами, ни заботами. Таков был его образ жизни: жить в свое удовольствие и полностью посвятить себя делу. Дело было важнее всего, важнее всяких нежностей, наслаждений, чувств, эмоций, скандалов, пеленок, детского лепета, заботливой жены. Чаще всего дело отвлекало его от насущной, природной потребности в женщине, но если не помогало, он одевался, шел в бар или ресторан и без долгих проблем находил более или менее приятную, неназойливую, понятливую женщину на несколько часов. После встречи он тут же о ней забывал, возвращался домой и снова с головой окунался в дело.

С матерью у него были холодные отношения, казалось, отлучив ребенка от груди, мать отлучила его и от своей души вместе с любовью, и Майкл рос в ровной, прохладной атмосфере деловых людей: отец занимался бизнесом и был поглощен им с головой, мама – торговлей модной одеждой и мужчинами; мальчик, предоставленный себе, рано повзрослел и смотрел вокруг себя холодными, расчетливыми глазами, а себя рассматривал, как ценность, которую точно знал, как выгодно предложить, будь то работодателю, или спецслужбам, или понравившейся ему женщине.

Но на этот раз  причиной выхода в свет был его день рождения, ему с утра исполнилось ровно 35 лет, и это невероятное, потрясающее событие надо было отметить; вся его нерастраченная любовь к другим обратилась на себя; выше себя, прекраснее себя, умнее себя, значительнее себя для него не было никого и ничего вокруг. В самом деле, что в этом мире могло быть важнее его самого? Патриотизм? Альтруизм? Героизм? Гуманизм?