Лука Витиелло

— Ты уже пролил за меня кровь. — прошептала она тихим голосом. — Пожалуйста, не надо. — моя жена умоляла меня не делать ей больно. Может быть, я был монстром.

Я провел костяшками пальцев по шелковистой коже ее спины, желая прикоснуться к ней, прежде чем разрезать корсет.

Она схватилась за него прежде, чем я успел увидеть ее грудь. Я обхватил ее своей рукой, притягивая к себе. Она задохнулась и напряглась, когда мой член впился в ее поясницу, а румянец на ее щеках стал еще сильнее.

— Сегодня ты молишь меня о пощаде, но однажды будешь умолять трахнуть. Только лишь потому, что я сегодня не заявил на тебя свои права, не думай, будто ты мне не принадлежишь, Ария. Ни один мужчина никогда не получит то, что принадлежит мне. Ты моя. — она быстро кивнула.

— Если я застану мужчину, целующим тебя, я отрежу ему язык. Если увижу, как мужчина прикасается к тебе, я отрежу ему пальцы по одному. Если я поймаю мужика, трахающим тебя, я отрежу его член и яйца, а затем скормлю их ему. А тебя заставлю смотреть. — она знала, что я не шучу. Она видела, что я сделал с ее ублюдочным кузеном много лет назад. И это было ничто.

Я отпустил ее. Ее близость давала мне идеи, в которых я действительно не нуждался прямо сейчас.

Я подошел к стулу и налил себе еще выпить, когда Ария исчезла в ванной. Я услышал, как щелкнул замок, и мне пришлось сдержать смех. Моя жена спряталась от меня за запертой дверью. У кого угодно в этом гребаном особняке, вероятно, сегодня вечером будет больше приключений, чем у меня. Дерьмо.

Я выпил еще три стакана виски, когда Ария наконец появилась. Это была гребаная пытка. На ней была тонкая прозрачная ночная рубашка, которая ничего не скрывала. Она должно быть шутит?

— И эту одежду ты выбрала, не желая, чтобы я тебя трахнул?

Ее глаза метались между кроватью и мной. Мне не нужно было читать ее мысли, чтобы понять, что она все еще не доверяет мне. В этом наряде она, вероятно, была права, не доверяя ни одному мужчине.

— Не я ее выбрала.

Конечно же, нет.

— Моя мачеха? — эта женщина была назойливой сукой.

Она быстро кивнула. Меня тошнило от ее испуганного выражения лица.

Я поставил стакан и встал. Как обычно, Ария вздрогнула. Я даже не потрудился прокомментировать это. Я был чертовски раздражен.

Не говоря больше ни слова, я направился в ванную и позволил двери закрыться за мной. Я сбросил одежду и шагнул в душ. Под теплой водой, я дрочил на образы восхитительного тела Арии.

Я чувствовал себя гребаным подростком, и даже тогда мне никогда не приходилось использовать свою руку, когда я был с великолепной девушкой. Стрельба моей спермой по плиткам душа не давала мне никакого удовлетворения, но, по крайней мере, мои яйца больше не чувствовали, что вот-вот лопнут.

Когда я вернулся в спальню пятнадцать минут спустя, Ария была почти полностью скрыта под одеялам, только ее золотистые волосы рассыпались нимбом на подушке.

Я выключил свет и лег в постель. Она была так неподвижна, словно ее вообще там не было. Я знал, что она не спит. У нее перехватило дыхание. Оно кричало от страха.

Я скрестил руки за головой и уставился в темноту, а потом услышал это.

Рыдание.

Вскоре за ним последовали другие, и я почувствовал, как матрас задрожал, когда Ария тряслась под силой ее плача. Я был в ярости, но помимо этого, была эмоция, на которую я не думал, что был способен: сострадание. Я хотел утешить ее. Я ненавидел эту слабую часть себя. А Витиелло никогда не выказывали сочувствия и уж точно никогда не склонялись перед нелепыми прихотями девушки. Этому учил меня и Маттео мой отец.

— Ты будешь плакать всю ночь? — резко спросил я, давая волю своему гневу. Это был более привычный выбор.

Ария не ответила, но я все еще слышал ее приглушенные всхлипывания.

— Не представляю, как бы ты плакала, если бы я тебя все-таки взял. Может, я должен тебя трахнуть, чтобы дать реальную причину для слез? — это был человек, которым меня вырастил отец. Выпускать наружу свою ярость всегда было приятно, так почему же не в этот раз?

Ария пошевелилась, но ее плачь стал только хуже. Я включил свет и сел. На мгновение я был ошеломлен видом моей жены, свернувшейся в позе эмбриона рядом со мной, плечи были согнуты в защитном жесте, а тело сотрясалось от рыданий. Было трудно сдерживать свой гнев, видя ее такой. Были мужчины, которые заводились, если девушка плакала. Я никогда не понимал их.

Проблема в том, что я понятия не имел, что делать с плачущей девушкой. Я никогда в жизни никого не утешал.

Я коснулся ее руки. Очевидно, это был не тот путь, потому что она вздрогнула и скатилась бы с гребаной кровати, если бы я не схватил ее за бедро и не притянул к себе.

— Довольно, — сказал я, пытаясь сдержать свое разочарование. Она уже была напугана до смерти; если я выплесну на нее свой гнев, ситуация определенно не улучшится.

Я перевернул ее на спину. Она лежала неподвижно, ее глаза были зажмурены, как будто она ждала, что я сделаю движение к ней.