Лука Витиелло

И эта рука принадлежала Маме. Это была она, хоть и казалась чужой. Застывшая будто изваяние, ее глаза были тускло-карие. И все еще смотрели на меня – обреченно и одиноко.

Я подошел на несколько шагов ближе.

— Мама? — еще один шаг. — Мам?

Она не реагировала. Она была мертвой. Умерла. Мой взгляд зацепился за валяющийся на полу нож. Это был один из ножей Маттео, черный карамбит. У нее самой не было никакого оружия.

Она ранила себя. Это была ее кровь. Я посмотрел на свои ноги. Мои носки пропитались красной жидкостью. Я отшатнулся и, вскрикнув, упал на спину, поскользнувшись. Я сильно ударился спиной о пол, и вся моя одежда, и я сам – все было покрыто кровью.

Я вскочил на ноги и вылетел из ванной, широко раскрыв рот, в голове стучало, глаза жгло. Натолкнулся на что-то. Подняв глаза, я увидел разъяренное лицо отца, уставившегося на меня. Он наотмашь ударил меня по лицу.

— Прекрати орать!

Мои губы резко сомкнулись. Я кричал? Я моргнул, глядя на отца, но его образ расплывался. Он схватил меня за шиворот, встряхнув.

— Ты что, ревешь?

Я не был уверен. Я знал, что плакать было запрещено. Я никогда не плакал, даже когда отец избивал меня.

— Отвечай!

— Мама мертва, — прохрипел я.

Отец вскинул брови, замечая кровь на моих вещах. Он направился мимо меня в спальню.

— Пошли, — приказал он. Я заметил двух охранников, стоящих в холле вместе с нами. Они смотрели на меня взглядом, который я не мог понять.

Я замер.

— Шагай, Лука, — процедил Отец.

— Прошу, — сказал я. Еще одна вещь, которая была запрещена: мольба. — Я не хочу ее вновь видеть.

Лицо Отца исказила ярость, и я собрался с духом. Он кинулся ко мне и схватил за руку.

— Больше никогда не смей произносить это слово. И никаких слез, ни одной гребанной слезинки, или я выжгу тебе левый глаз. И ты будешь мафиози с одним глазом.

Я коротко кивнул, вытирая глаза тыльной стороной ладони. Я не сопротивлялся, когда отец притащил меня в ванную комнату, и не заплакал вновь, только уставился на тело, лежащее в ванной. Только на тело. Постепенно рев в моей груди утихал. Это было просто тело.

— Жалкая, — пробормотал отец. — Убогая шлюха.

Мои брови сошлись вместе. Женщины, с которым Отец встречался за пределами дома, были шлюхами, но мама не была ею. Она была его женой. Шлюхи давали отцу все, что он захочет, и потому он не так сильно срывался на маме. Это было то, как она объясняла мне происходящее. Но это не убеждало меня.

— Первый! — рявкнул отец.

Один из телохранителей вошел. Его не звали «Первый», но Отцу было плевать на его имя, он не утруждал себя запоминанием имен простых Солдат и давал им номера.

Первый стоял рядом со мной, и, пока отец внимательно изучал тело мамы, близко наклонившись с жестокой улыбкой, он сжал мое плечо. Я глянул на него, гадая, что тот делает, что бы это значило, но его глаза были сосредоточены на отце, а не на мне.

— Вызовите кого-нибудь убрать здесь все и позвоните Бардони. Он должен найти мне новую жену.

Я опешил, переваривая услышанное.

— Новую жену?

Отец прищурил свои серые глаза. Такие же серые как мои.

— Переоденься, и веди себя уже, черт тебя дери, как мужчина, а не мальчишка, — он на мгновение замолчал. — И приведи Маттео. Ему нужно увидеть, какой трусливой шлюхой была его мать.

— Нет, — сказал я.

Отец уставился на меня.

— Что ты сказал?

— Нет, — повторил я тихо. Маттео любил маму. Увиденное причинит ему боль.

Отец посмотрел сначала на руку, все еще лежащую на моем плече, затем на охранника.

— Первый, выбей из него эту дурь.

Первый убрал свою руку с моего плеча и, мельком взглянув на меня, стал избивать. Я упал на колени, вновь склоняясь над лужей материнской крови. Я почти не чувствовал удары, тупо уставившись на красные следы на белом мраморе.

— Хватит, — приказал Отец. И все прекратилось. Я оглянулся на него, в голове звенело, спину и живот жгло. Он долго смотрел в мои глаза, и я уставился в ответ. Нет. Нет. Нет. Я не буду приводить сюда Маттео. И плевать, заставит он Первого вновь избить меня или нет. Я привык к боли.

Он сжал губы.

— Второй! — другой телохранитель вошел. — Приведи Маттео. Лука засрет кровью все наши дорогие персидские ковры.

Я почти улыбнулся, потому что знал, что победил. Я попытался подняться, чтобы помешать Второму, но Первый крепко схватил меня за руку. Я стал сопротивляться и почти высвободился, когда Маттео показался в дверном проеме и замер.

Карие глаза Маттео стали огромными, когда он увидел маму и кровь, а затем свой нож, лежащий неподалеку от ванной. Отец кивнул в сторону мамы.

— Твоя мать бросила тебя. Она покончила с собой.

Маттео тупо пялился.

— Забери свой нож, — приказал отец.

Маттео, оступившись, вошел, и хватка Первого на моей руке усилилась. Отец пристально посмотрел на меня, а потом на брата, который поднял нож трясущимися руками.

Я ненавидел Отца. Ненавидел так сильно.

И ненавидел маму за то, что она сделала, за то, что она оставила нас с ним.

— А теперь, приведите себя в порядок, вы оба.