Луговые разбойники

Тогда Ассовум решил заняться приготовлением тела к предстоявшему назавтра погребению. Он положил Алапагу на разостланный на полу свой плащ, тщательно обмыл тело и волосы, затем сложил ее руки на груди. Правая была крепко сжата, и он уже хотел было так и оставить ее, как ему почудился зажатым в этом кулаке какой-то предмет. С усилием разжал он закоченевшие пальцы жены и увидел большую роговую пуговицу, оторванную, по-видимому, во время борьбы от одежды убийцы.

Несмотря на кажущуюся важность такого открытия, Ассовум только печально покачал головой и спрятал ее в карман; он не надеялся по этой примете найти убийцу: такие пуговицы были у многих.

Потом он опять тихонько уселся у тела Алапаги и оставался в таком положении всю ночь. Огонь давно угас, а Ассовум все сидел, бесцельно вперив взор в бездыханный труп той, которая была для него дороже всех на свете…

Только когда утренний легкий ветерок зашелестел в вершинах деревьев, снаружи послышался какой-то шум, а затем на пороге хижины показались Браун с Вильсоном.

Не обращая внимания на вошедших, Ассовум оставался все в том же застывшем положении. Наконец Браун тихонько дотронулся до плеча своего друга. Только тогда индеец очнулся от своего оцепенения.

– Вставай, Ассовум! – сказал молодой охотник. – Пора приготовиться к похоронам. После погребения мы хорошенько подумаем и о мести убийце!

Индеец машинально повиновался, точно еще не понимая, что ему говорят, и так же машинально произнес:

– Да, да, отомстить за нее! Идем, белый друг!

С этими словами краснокожий засунул за пояс маленький томагавк жены и помог белым перенести труп Алапаги в пригнанную ими лодку.

Вильсон предложил было Ассовуму подкрепиться стаканом виски, но тот только махнул рукой: теперь ему не нужно было ни подкрепления, ни тепла. К усталости и к холоду он был совершенно нечувствителен.

Повинуясь мощным ударам весел, лодка быстро поплыла вверх по реке к расположенной милях в десяти отсюда ферме Гарпера.

Глава XVIII Похороны

Ферма Гарпера стояла в пятистах футах от берега. Несмотря на то что она была приобретена владельцем совсем недавно, земля ее была уже почти полностью расчищена и кое-где засеяна маисом. Повсюду валялись срубленные стволы деревьев, свидетельствуя об интенсивной деятельности, проявленной хозяином до болезни.

Сам дом был устроен так удобно и прочно, как немногие из жилищ здешних неприхотливых и нетребовательных жителей. Все носило отпечаток прочности и солидности. Двойные рамы окон, отлично пригнанные двери, добротная крыша и толстые стены говорили о том, что строитель заботился о своих удобствах и ставил дом на долгие годы. Не довольствуясь близостью реки, он выкопал еще для питьевой воды на дворе фермы колодец. Вокруг жилища были разбросаны несколько сараев и кладовых. Все дышало достатком и трудолюбием. По двору бродили куры, с кудахтаньем отыскивая корм, а к забору были привязаны две прекрасных лошади северной породы, которые сильными ударами копыт о землю выражали свое нетерпение и требовали сытной утренней порции маиса.

На площадку перед этим-то домом и приехали фермеры, предоставившие Ассовуму и Брауну заняться перевозкой убитой Алапаги. Приехавший вместе с остальными Робертс крайне удивился полному безлюдью, царившему на дворе и вообще вокруг фермы. Когда же он, приотворив дверь, вошел внутрь жилища своего доброго знакомого, ему стала понятна причина запустения: Гарпер лежал, разметавшись на кровати в лихорадочном бреду. Это-то и помешало ему, обыкновенно такому гостеприимному хозяину, встретить своих гостей как подобает.

Странным казалось то обстоятельство, что Гарпер, не имевший ни одного врага, а много друзей и пользовавшийся симпатиями всех людей, знавших его, валялся теперь без всякой помощи и участия и около него не было ни одного живого существа, которое могло хотя бы подать ему стакан воды.

Робертс и Баренс, наиболее симпатизировавшие старику, почувствовали некоторые угрызения совести и, подойдя к больному, взяли его за руки. Гарпер бредил и не узнавал их. Он говорил что-то об охоте, о своих приключениях, о племяннике, убившем своего противника, который теперь, как ему казалось, стоял перед ним с обагренными кровью врага руками, протягивая их к постели.

Как раз в это время вошел приехавший для совершения погребения Роусон.

– Назад! Прочь! – закричал ему прямо в лицо метавшийся на постели Гарпер. – Твои руки еще в крови, несчастный убийца! Умой их поскорее, а то они выдадут тебя! Да спрячь нож. О, ты меткий стрелок: таких ран не залечишь!

Методист, не поняв, в чем дело, страшно побледнел, отступил назад и взглянул на Робертса, склонившегося над больным, как бы требуя ответа.

– Мой друг болен, – ответил тот. – Он бредит об убийстве Гитзкота Брауном и не может успокоиться.

– Странный, однако, бред! – сказал Роусон, еле справляясь со своим волнением и подходя к кровати.

– Гарпер, – обратился он к больному, – полно, успокойтесь! Здесь ваши друзья.