Луговая арфа

Сарай, затененный фиговыми деревьями, находился на задворках усадьбы. Курицы плимутрок бродили по его ступенькам, поклевывая редкие, принесенные ветром, последние в этом году семена подсолнечника. На дверях все еще читалась старая выцветшая надпись «Осторожно». Мне стало как-то неловко. Изнутри раздавался голос Мод, голос, наполненный поэзией и воодушевлением. Я устроился под окном сарая и стал украдкой наблюдать за ними. Мод читала ему какой-то стих, а Райли, казалось, был полностью поглощен починкой старого будильника и абсолютно глух к поэтическим изыскам Мод. Время от времени он ковырял пальцем в ухе, словно пытаясь снять раздражение. Затем, в тот момент, когда я уже занес руку, чтобы постучать в окно и напугать их, Райли отложил в сторону свой будильник, подошел к Мод сзади, нагнулся и резким движением захлопнул книгу. Своей подвижной рукой он схватил прядь ее волос и стал тянуть ее вверх – она подчинилась беспрекословно. От того, что далее произошло, меня охватило неизведанное мной ранее чувство, мои глаза стали слезиться, словно от этой пары исходил какой-то яркий режущий глаза свет, – они стали целоваться, и, судя по всему, они это делали не первый раз.

Менее чем неделю назад я доверился Райли (поскольку он был человеком бывалым в этих вопросах) и признался, что питаю определенные чувства к Мод, а теперь… как мне хотелось в тот миг стать великаном и, подняв сарай до небес, трахнуть его о землю так, чтобы он разлетелся на мелкие щепки, или же снести дверь и, войдя внутрь сарая, обличить их в неверности и пригвоздить к позорному столбу.

Хотя… Хотя в чем я мог обвинить Мод? Независимо от того, как она отзывалась о Райли, я всегда знал, что она далеко неравнодушна к Райли. Не то, чтобы промеж нас было какое-то недопонимание, напротив, в принципе, мы были хорошими друзьями, особенно в последние годы.

Когда я уходил с заднего двора, куры насмешливо кудахтали мне вслед…

Уже на выходе из усадьбы меня остановила Элизабет:

– Что-то ты не задержался с ними?! Или их там нет?

Я сказал ей, что не захотел прерывать их занятие. Они были так поглощены им.

Но мой сарказм не достиг своей цели. Она все слишком серьезно воспринимала. Несмотря на то, что, в общем-то, она была девушкой довольно неординарной.

– Не правда ли, чудесная поэзия? – спросила она.

– Чудесная.

– Коллин, ради Бога, что это ты дрожишь весь?!

– Ничего особенного, просто простудился.

– Ну-ну, надеюсь, что до вечеринки ты поправишься. Только, пожалуйста, не забудь про костюм. А Райли появится в роли дьявола.

– Как раз по нему роль.

– Да, и еще, если ты помнишь, ты должен быть наряжен, как скелет, а остался всего день.

У меня не было никакого желания идти на вечеринку. Как только я добрался до дома, я приступил к написанию гневного письма Райли Хендерсону: «Дорогой Райли».

Нет. Я вычеркнул слово «дорогой» – пойдет и просто Хендерсон.

Хендерсон, твое предательство не прошло незамеченным. На страницах своего письма вначале я описал все этапы наших взаимоотношений, нашу дружбу, истоки нашей дружбы, и чем дальше я писал, тем больше одолевали меня сомнения – да мог ли такой человек так подставить меня? Перечитав письмо заново до конца, я понял сквозь волны душевных излияний, что по смыслу речь идет о том, что он – мой лучший друг, почти брат. Я швырнул недоконченное письмо в камин и пошел к Долли спросить насчет моего костюма для вечеринки, что должна была состояться вечером следующего дня. Долли была не очень-то умелой портнихой и едва справлялась с элементарными швейными операциями. Кэтрин была ей под стать, но в ее характере было отстаивать свою компетентность именно в тех областях деятельности, где она наименее компетентна. Она послала меня в магазин Верины за самым лучшим черным сатином, что есть в продаже. Требовалось семь метров.

– Семь метров как раз то, что надо, и тебе хватит, и нам с Долли достанется на подклад для юбок.

Я стрелой смотался туда и обратно.

Дальше еще веселее – она сняла с меня все мерки, но так и не смогла переложить эти данные в свои схемы кройки и шитья. Наконец, начался сам процесс.

– Вот этот кусок, – приговаривала она, отрезая метр полотна, – сделает кого угодно душкой, а этот, – сталь ножниц снова хищно засверкала, – этот кусок неплохо пойдет и на мои старые одежки.

С тем, что осталось, вряд ли можно было бы прикрыть срам карлика – и эта обрезь предназначалась мне на костюм.

– Кэтрин, сейчас мы не должны думать о своих нуждах, – предупредила ее Долли.

Они работали почти весь день без перерыва. Судья Кул, пришедший как обычно навестить Долли, был рекрутирован для продевания ниток в иглы – это была работа, которая вызывала отвращение у Кэтрин:

– Мне противно делать это – как будто червей на крючок насаживаешь.

После ужина она сказала, что на этом хватит, и отправилась домой. Но желание во что бы то ни стало закончить работу и, может быть, страсть поговорить накрепко охватили Долли.

Игла в ее руках путешествовала вверх-вниз, прошивая дорогой сатин, сопровождаемая словесным аккомпанементом: