Луд-Туманный

– Послушай-ка, мастер Нат, даже не пытайся разговаривать со мной своим барским тоном! Для меня ты никакой не мэр, а просто мальчишка! – рассердилась Конопелька, грозя ему кулаком. – Я очень хорошо знаю, что говорю. Давным-давно я многое для себя решила. Но хорошая кормилица держит свое мнение при себе, если оно не совпадает с мнением хозяина. Поэтому я не говорила ни тебе, когда ты был ребенком, ни мастеру Ранульфу, что я об этом думаю. Если кто-то знает, что его не хотят, то это только усиливает желание прийти – относится ли это к феям или к доримарцам. Только наш безумный страх перед соседями дает им возможность оставлять нас в дураках. Я всегда считала, что здоровый желудок может переварить все, что угодно… даже волшебные фрукты. Вспомни нашего мальчика, Ранульфа, – Люк пишет, что он никогда так хорошо не выглядел. Нет, ни волшебные фрукты, ни что-либо другое не могут испортить хороший желудок.

– Теперь я понимаю, – сухо сказал мастер Натаниэль, поневоле успокаиваясь от ее слов и сердясь на себя за это – А за Черносливку ты тоже спокойна?

– Может и нет, – ответила Конопелька, – но не вижу толку в том, чтобы уподобляться вашей супруге и весь день напролет плакать и горевать. Жизнь имеет свои грустные стороны, и мы должны воспринимать ее жестокость так же, как и ее прелести. Да, девушки иногда умирают в канун свадьбы, или, что еще хуже, даря жизнь своему первенцу погибает мать, но мир от этого не перестает существовать. Жизнь – штука довольно печальная в любом смысле, но бояться все равно незачем. Я выросла в деревне, и моя бабушка говаривала: «Нет часов лучше Солнца, и нет календаря лучше Звезд». А почему? Глядя на них, человек учится смотреть на Время. А когда человек привык всю жизнь видеть его таким, как оно есть, а не запертым в часы, как в Луде, то он понимает, что ему живется спокойно и безмятежно, как волу, тянущему плуг. А когда смотришь на Время, учишься петь. Говорят, что фрукты с той стороны гор обучают пению. Я никогда не пробовала больше одной дольки, но все-таки умею петь.

Вдруг все глубоко спрятанные многолетние мучения и страхи отпустили сердце мастера Натаниэля, и он разрыдался. Конопелька с ликующей нежностью поглаживала его руку и бормотала слова утешения, как в давние времена его детства.

Успокоившись, он сел на скамеечку у ее ног и положив голову ей на колени, попросил:

– Спой мне, Конопелька.

– Спеть тебе, дорогой мой? А что мне тебе спеть? Голос у меня уже не тот, ну да ладно, есть одна старая песня, «Водосбор» называется. Ее сейчас часто поют на улицах, у нее хорошая мелодия.

И нежным, чуть глуховатым, словно звук спинета, голосом она запела:

При герцоге Обри не было бедных,
И лорд, и нищий обедали под деревьями,
С лилиями, дубровником и горячим вином,
С розой-эглантерией,
И костром,
И земляникой,
И водосбором.

В ее пении мастер Натаниэль снова услышал Звук. Но на этот раз в нем не было угрозы. Он излучал покой и умиротворение, как лес, как полотна старых мастеров, как прошлое; журчал, как струящаяся вода; был мирным, как мычание коров, возвращающихся в хлев на закате.

Глава 11 Противоядие сильнее здравого смысла

Песня закончилась, но мастер Натаниэль продолжал сидеть у ног своей старой кормилицы. Казалось, его тело и душа погрузились в прохладный освежающий пруд.

Как ни удивительно, но Эндимион Хитровэн и Конопелька разными путями пришли к одному и тому же результату: бояться не стоит. Ни в море, ни в небе, ни на Земле нет такой темной и зловещей пещеры, чтобы оправдать тайный страх.

Но, кроме сомнений, были и факты. Против фактов Конопелька не дала ему лекарства. А если с Ранульфом случится то же, что случилось с Черносливкой? Если он исчезнет навсегда за Горами Раздора?

Слава Богу, этого еще не случилось. И пока у него есть разум и силы, он не допустит такого развития событий.

«Я становлюсь жалким, беспомощным существом, когда меня мучают фантазии, порожденные моим собственным разумом, – думал мастер Натаниэль. – Но клянусь Золотыми Яблоками Запада, я не могу больше бездействовать и дрожать от каждой тени. От меня самого зависит, как сделать Доримар страной, где мой сын и другие дети смогут жить в безопасности».

Он вскочил и стал ходить взад-вперед по комнате.

– Но, уверяю тебя, Конопелька, – сказал он пылко, словно продолжая внутренний монолог, – они все против меня. Я не могу работать один! Они все против меня, говорю тебе.

– Да не болтай ты глупостей, мастер Нат! – мягко усмехнулась старуха – Ты всегда был из тех, кто думает, что все люди против него. Еще маленьким мальчиком ты все время меня спрашивал: «Ты на меня не сердишься, Конопелька?», смотрел на меня своими беспокойными глазенками, а я так же собиралась сердиться на тебя, как прыгать на Луну!