Луд-Туманный

Мастер Натаниэль, разумеется, имел отличный погреб, и вечер начался с дегустации превосходного чабрецового джина, которым хозяин очень гордился. Он был также совладельцем общего погреба, коллективной собственности привилегированного класса – погреба со старыми сочными шутками, которые, в отличие от вина, никогда не иссякают. Все, что было забавного и милого в каждом госте, перегонялось в одну из этих шуток. В этих старых шутках раздражение, неизбежное при близком контакте, возгонялось и превращалось в сладость, подобно тому, как это происходило с виноградным соком, превращавшимся в искристое вино, и конденсировалось в чувство дружбы и сердечности.

Ведь любой юмор – это разновидность тотема, служащего одновременно для объединения и разграничения. Его приверженцы объединяются в сплоченное братство, но резко выделяются из всего остального мира. Возможно, главной причиной отсутствия особой любви между правителями и поданными Доримара было именно то, что в понимании смешного они принадлежали к разным группам.

Однако все присутствующие на этом вечере принадлежали к одному тотему, и каждый был героем одной из старых шуток. У мастера Натаниэля спрашивали, были ли его лиловые бархатные штаны исчерна-лиловыми. Дело в том, что много лет назад он забыл надеть траур по своему тестю, и деликатный намек госпожи Златорады на его промах вызвал сердитый ответ:

– А я в трауре!

Когда же она, от удивления подняв брови, посмотрела на его купленные накануне канареечно-желтые чулки, он, смущаясь, добавил:

– Видишь ли, они исчерна-канареечные.

Немногие вина могут похвастаться таким букетом, как эта шутка мастера Натаниэля. В ней была и его рассеянность, и его способность видеть вещи такими, какими ему хотелось их видеть (он искренне верил в то, что был в трауре) и, наконец, в этом «исчерна-канареечном» цвете сказывалась его способность, возможно унаследованная от предков, верить в то, что человек может играть с реальностью и придавать ей любую придуманную им форму.

У мастера Амброзия Жимолости спросили, считает ли он сыры Лунотравья сырами. Дело в том, что у мастера Амброзия было гипертрофированное чувство превосходства над всеми, и однажды, когда в суде встал вопрос, считать ли драконов птицами или рептилиями (несколько безобидных выродившихся дракончиков все еще пряталось в пещерах отдаленных районов Доримара), он сказал с видом, не терпящим возражений:

– Род Жимолостей всегда считал их рептилиями.

А его жену, госпожу Жасмин, спросили, хочет ли она, чтобы ужин ей подали «на бумаге», потому что она имела привычку ловить своего мужа на слове, услышав от него какое-нибудь необдуманное обещание, например, купить новое ландо. В таких случаях она говорила:

– Я хочу видеть твое обещание на бумаге, Амброзий.

Здесь также были брат госпожи Златорады, мастер Полидор Виджил с женой, госпожой Сладкосон, и старый Мэт Пайпаудер со своей нелепой болтливой супругой, и Сапсан Лакерс, и Гозелина Флэкс, и чета Гиацинтов Храброштанных – фактически все сливки общества Луда-Туманного, и для каждого или каждой находилась своя особая шутка. Старые шутки ходили по кругу, словно бутылка портвейна, и с каждым кругом компания становилась все веселей.

Археолог Винкельманн мог бы обнаружить еще одно подтверждение своей теории в кулинарных названиях Доримара, ибо меню, которое госпожа Златорада приготовила для своих гостей, звучало, как венок сонетов. Первое блюдо называлось «Горько-сладкая тайна» – это был суп из трав, приготовлением которого славились хозяйки Луда-Туманного. За ним следовала «Лотерея сновидений», состоявшая из таких деликатесов, как перепела, утки, печень цыпленка, яйца ржанки, сердце павлина, и все это скрывалось под горой риса. Далее следовала «Разбитая истинная любовь» – голуби, приготовленные по особому рецепту, и наконец «Фиалки смерти» – жестокое испытание для желудка – пудинг, украшенный засахаренными фиалками.

– А теперь, – радостно закричал мастер Натаниэль, – пришла очередь нашего старого друга! Наполним бокалы и выпьем за короля сыров Лунотравья!

– За короля сыров Лунотравья! – эхом отозвались гости, топая ногами и стуча кулаками по столу. Но когда мастер Натаниэль, схватив нож, собрался было вонзить его в великолепный сыр, к нему внезапно бросился Ранульф и со слезами на глазах, дрожащим от ужаса голосом стал умолять не резать его. Гости, приняв это за шутку, одобрительно заулыбались, а мастер Натаниэль, в течение нескольких секунд с удивлением глядевший на сына, раздраженно спросил:

– Что такое случилось с мальчишкой? Руки прочь, Ранульф, говорю тебе! Ты что, с ума сошел?

Но глаза Ранульфа уже сверкали от ярости, и, повиснув на руке отца, он пронзительно завизжал:

– Нет! Ты не сделаешь этого! Не сделаешь! Не сделаешь! Я не позволю тебе сделать это!

– Молодец, Ранульф! – засмеялся кто-то из гостей – Ты достойный сын своего отца!

– Клянусь Млечным Путем! Златорада! – взревел мастер Натаниэль, начиная выходить из себя. – Что случилось с этим мальчишкой, я спрашиваю?

Госпожа Златорада была явно взволнована.