Лучший парень

– Бесполезно. Я даже не запомнил номер. Все случилось слишком быстро.

– Кто-нибудь в кафе мог запомнить.

Вилкинс пожал плечами. Даже в тот момент он не послал проклятие вслед парню из «Турина». В некотором смысле там не было никакого парня, а была просто… просто какая-то физическая сила, похожая на силу тяготения или холод, или на манеру вещей пропадать ко всем чертям, если не быть настороже. Он проделал в картофельном пюре небольшие щели, чтобы подливка могла стекать к краям тарелки подобно кипящей лаве, вытекающей из вулкана, и внимательно следил за тем, чтобы она не вытекла вся. Вилкинс отправил в рот полную вилку, взял свиную отбивную, держа ее за косточку, и обгрыз оставшееся мясо.

– Ничего страшного, – произнес он. – Всего несколько долларов…

– Что тебе нужно было сделать, когда ты добрался до дома и надел другие брюки, так это поехать на 17-ю улицу. Твои штаны, скорей всего, валяются где-нибудь на обочине.

– Самое первое, что сделаю утром, – пообещал он, оттягивая поиски, хотя до наступления темноты оставалась еще пара часов.

Но потом Вилкинс вдруг понял, что Молли права. Конечно, именно это он и должен был сделать. У него была слишком забита голова. Мужчина не любит вспоминать о затруднениях такого рода, во всяком случае, не так скоро. Теперь, когда он сидел в безопасности на своей кухне и поглощал вкусный обед, мир был достаточно далеко, чтобы позволить ему попытку философского отношения к происшедшему. Теперь Вилкинс мог порассуждать об этом, рассказать все Молли. В этом не было позора. Черт возьми, ведь было смешно. Если бы он видел все это из окна кафе, то тоже смеялся бы над собой. Он ничуть не пострадал. Если не считать того, что исчезли его изобретательские брюки.

Внезапно насытившись, он отодвинул тарелку и встал.

– Посидим, поговорим? – спросила Молли.

– Не сегодня. Мне еще нужно кое-что сделать до наступления темноты.

– Тогда я сварю кофе и принесу в гараж.

Он улыбнулся и подмигнул ей, потом нагнулся и поцеловал в щеку:

– Возьми фильтр. И свари в той большой немецкой пивной кружке, что на целую кварту, хорошо? Хочу чтобы хватило. Нет ничего вкуснее, чем кофе с молоком и сахаром через час после того, как он остынет. Молоко образует на поверхности что-то вроде гало. Проявление броуновского движения.

Молли с сомнением взглянула на него, и Вилкинс опять подмигнул ей, прежде чем направиться к задней двери. – Я просто съезжу в Билдерз-центр, – сказал он уже на пороге. – Пока не закрыто. Оставь мне кофе на скамейке, если не возражаешь.

Выйдя, он тут же обошел вокруг дома, сел в машину и отправился к 17-ой улице.

Вилкинс медленно ехал на восток, не обращая внимания на автомобили, сердито перестраивающиеся в соседние ряды, чтобы обогнать его. Кто-то что-то крикнул, и Вилкинс буркнул в окно: «Хорошо!», хотя не имел ни малейшего представления, что было сказано.

Обочина была усыпана мусором: консервными банками, бутылками и использованными салфетками. Раньше он никогда этого не замечал, вернее, никогда не смотрел туда. Вид был угнетающий. Поиск вдруг потряс его своей безнадежностью. Его брюки, наверное, висели на ветке дерева где-нибудь в горах Санта-Аны. Полиция могла бы послать на поиски своих лучших парней – ничего бы из этого не вышло. Вилкинс медленно переехал через железнодорожные пути, нарочно пропустив зеленый светофор на этой стороне тоннеля, и ему пришлось остановиться и долго ждать, пока не погаснет красный свет. Зазвенел звонок, и пассажирский поезд из Ампрекса промчался мимо за его спиной, сотрясая автомобиль и заслонив заднее стекло пролетающей со свистом сталью. Неожиданно Вилкинс ощутил себя изолированным и отрезанным от мира, как будто он сорвался с якоря, и он решил на следующем углу развернуться и поехать домой. В этих тщетных поисках не было никакой пользы.

Но именно тогда он увидел брюки, валяющиеся, как дохлая собака, в тусклом бетонном полумраке перед поездом. Когда затих шум поезда и зажегся зеленый свет, он быстро поехал вперед, свернул на боковую дорогу и припарковался на стоянке возле уже закрытой ремонтной мастерской.

Выбравшись из машины, Вилкинс подернул свои выходные брюки и крупными шагами пошел по пешеходной дорожке, а машины неслись мимо, и водителям не было никакого дела до Вилкинса и его цели.

Брюки являли собой живую рану, безнадежно разодравшись после того, как они отполировали асфальт трех кварталов. Кошелек и ключи исчезли.

Вилкинс вытряхнул брюки. Одна штанина висела на ниточке, выражаясь литературным языком. Задняя часть совершенно исчезла. То, что осталось, было покрыто засохшей грязью. Какое-то мгновение Вилкинс готов был выбросить их, главным образом, от злости.

Тем не менее, он не сделал этого.

Выбросит ли моряк парус, в клочья изорванный штормом? Нет, не выбросит. Он устало возьмет иголку с ниткой, вот что он сделает. Кого волнует, как будет выглядеть парус, когда работа закончится? Если он ловит ветер и удерживает его…

– Новая метла метет чисто, – стоически сказал себе Вилкинс, – зато старая каждый закоулок знает.