Лучший из миров

— Корио не пошлет такую телеграмму без всяких оснований, — повторила Олла упорно. — До свидания, Авро!

Она подошла ко мне и поцеловала меня в лоб.

— До свидания. От меня пожми руку Корио. И еще, позвони мне вечером. Было бы хорошо, если бы у видеотелефона с тобой был и Корио.

Олла улыбнулась и вышла из комнаты. Я помахал ей рукой с террасы. Через несколько минут от Южной станции, прямо через горы умчался монорельсовый электровоз. В нем Олла отправилась на аэродром.

После обеда я спустился на набережную посмотреть на море. Набережная была пустынной, только несколько любителей морского прибоя сидели с полузакрытыми глазами и слушали, как о бетонные стены разбиваются волны. Над морем висела сероватая дымка, сквозь которую солнце казалось оранжевым. Было очень жарко и влажно. У гранитного спуска к воде я посмотрел на гигантские термометр и гигрометр. Двадцать девять по Цельсию и восемьдесят процентов влажности: как в теплой ванне.

Я долго стоял у двух колонн из стекла, которые одновременно являлись измерительными приборами и украшением лестницы, ведущей к морю. Архитектору, создавшему этот ансамбль, удалось слить воедино целесообразность и красоту.

— Если так будет продолжаться, я отсюда уеду, — услышал я голос сзади.

— А, старый ворчун Онкс! Что же тебе здесь не нравится?

Это был мой друг, Онкс Фелитов. Ему никогда ничего не нравится. Его специальность — ворчать и во всем выискивать недостатки. Недаром он член критического Совета Центрального промышленного управления.

— Мне не нравится вот это, — он показал пальцем на измерительные приборы.

— А по-моему, недурно. Архитектор, безусловно, малый с фантазией.

— Я о другом. Мне не нравятся показания приборов. Не знаю, как ты, а я жару переношу неважно. Особенно когда воздух больше, чем наполовину, состоит из водяных паров.

Я рассмеялся.

— Ну, тогда тебе нужно ехать отдыхать на север, например в Гренландию.

Онкс поморщился. Не говоря ни слова, он протянул мне бюллетень Института погоды.

— Вот читай про Гренландию…

Я прочитал:

«Пятое января. Восточное побережье Гренландии +10…» — Чудесно! Скоро там зацветут магнолии!

— Не знаю, зацветут ли. Только на памяти человечества такого еще не бывало.

Продолжая что-то бормотать, Онкс побрел вдоль набережной, то и дело вытирая платком потную шею.

К шести часам я вернулся в свою комнату и уселся у видеотелефона. Олла должна была вот-вот появиться на матовом экране прибора.

Так я просидел до ужина. Вызова из Москвы не последовало. Я пошел в столовую.

Олла позвонила мне только в двадцать три часа, когда я начал дремать, почувствовав облегчение от жары после трех часов работы регулятора микроклимата.

— Что случилось? — воскликнул я, всматриваясь в лицо сестры. Оно было каким-то странным и чужим. — Что случилось, Олла? Где Корио?

Олла жалко улыбнулась. Я видел, как дрожали ее губы.

— Ты плачешь, милая? Ты плачешь?! — закричал я.

Я никогда не видел свою сестру плачущей. Никогда. Только в те времена, когда она была совсем-совсем маленькой. Я вообще никогда не видел плачущих людей!

Олла отрицательно покачала головой, пытаясь что-то мне сказать.

— Нет, ты плачешь! Немедленно говори, что случилось!

Она посмотрела мне прямо в глаза, и я видел, что они блестят от слез. Мое сердце разрывалось на части. Люди плачут только тогда, когда на них обрушивается большое несчастье или когда они испытывают страшную боль.

— Только что я почти попрощалась с Корио, — наконец сказала Олла шепотом.

— Он?..

— Нет, он жив и чувствует себя прекрасно. Но мы с ним на всякий случай попрощались…

— Он тебя не любит? Он тебя больше не любит?

Олла опустила голову и странно улыбнулась.

— Не знаю… Это все так непонятно… Я ничего не понимаю в том, что произошло…

У меня перехватило дыхание. Если бы Олла была рядом со мной, я бы добился от нее ответа. Но она была далеко — на расстоянии полутора тысяч километров, и я мог лишь беспомощно наблюдать, как она страдала.

— Милая моя, расскажи все по порядку. Я должен тебе помочь. Тебе все должны помочь.

— Мне никто не сможет помочь. Никто.

Олла отбросила прядь волос со лба и, сжав зубы, процедила:

— Скоро не будет Корио…

Я ухватился за металлическую раму экрана.

— Ведь ты же сказала, что он жив и чувствует себя хорошо…

— Да… Но…

Я видел, как сестра не выдержала, слезы брызнули из ее глаз, и, закрыв лицо ладонями, она исчезла. Я продолжал звать ее, кричал в трубку, грозился пожаловаться на операторов. Наконец на экране появилось строгое лицо девушки, которая сказала:

— Ваш корреспондент закончил разговор.

По местному телефону сообщили мне, что первый магнитоплан отправляется в Москву завтра в пять утра.

II

Поднимаясь в сумерках по трапу в самолет с магнитным двигателем, я нечаянно толкнул локтем пассажира, шедшего впереди меня. Он обернулся, и я узнал Онкса Фелитова.

— Итак, тебе надоел юг? — спросил я безразлично, думая совсем о другом.

— Как бы не так, — проворчал старик. — Получил телефонограмму срочно выехать в Совет.

— Появилась необходимость кого-нибудь за что-нибудь срочно раскритиковать? — спросил я.