Лучший из худших

От такой родной и знакомой фамилии я невольно улыбаюсь. Хотя, конечно, никакого отношения к Юрию Гагарину маг не имеет. Гагарины – княжеский род. Не самый знатный, конечно, но представленный в Сенате, как и моя семья… Бывшая семья, к которой у меня даже не было возможности привыкнуть.

– Он очнулся. Вы хотите, чтобы я говорил при нём? – удивляется князь.

– Но вы же потом сделаете всё, чтобы Ланской забыл о нашем разговоре, – замечает собеседник.

– Сделаю, конечно, только не понимаю, зачем расходовать ману для случаев, когда можно преспокойно обойтись без неё?

– Давайте я буду решать такие вопросы, – недовольно морщится жандарм.

– Хорошо, господин ротмистр. Отвечаю на ваш вопрос: обряд шельмования был проведён безукоризненно, Ланской не может принимать ману и использовать её.

– Это точно?

– Вы меня обижаете, ротмистр.

– Хм… – лицо жандарма становится задумчивым. – Тогда как вы объясните тот факт, что он вынес металлическую дверь на гауптвахте.

– А вы видели эту дверь? – усмехается Гагарин. – Нет? А я на неё смотрел. Там же все петли проржавели. И держалась она на одном чистом слове. Не надо искать магию там, где всё объясняется естественными причинами.

В голосе князя появилось раздражения:

– И, пожалуйста, не надо больше дёргать меня по пустякам и надуманным поводам.

– Хорошо, ваше сиятельство. Приму это к сведению. Большое спасибо, что помогли успокоиться. А теперь сделайте, пожалуйста, так, чтобы это событие было вычеркнуто навсегда из памяти Ланского.

– Только из уважения к вам, – Князь склонился надо мной и что-то забормотал.

Темнота… снова темнота.

Снова будто щёлкнула невидимая лампочка. Я пробудился, но уже не в «кабинете стоматолога». Камера, явно одиночка…

Судя по знакомому зелёному цвету стен – та самая гауптическая вахта, куда меня упекли.

Странное, очень странное чувство в голове – слишком лёгкая и пустая. Такого обычно не бывает даже после хорошего секса.

И тут снова всплывает недавняя сценка с жандармом и Гагариным. Оп-па! Я ведь я всё помню, причём не отрывками. Да, в моей голове хотели покопаться, но что-то пошло не так.

Ни хрена-то я не забыл!

Помню, кто я и откуда, как попал в это мир, из-за кого, тюрьма, армия, увольнение, драка с юнкерами, жаркая ночь с Олей, губа, зауряд-прапорщик, которому, наверное, мечтает набить морду весь гарнизон и однажды это всё-таки произойдёт, «собачник» с хлоркой, медсестра со шприцем, жандарм и инопланетяне… тьфу ты! Жандарм и князь Гагарин!

Не так уж и просто сломать товарища Ланского! Не каждая магия смогёт или сможет… Какой – ни какой, а повод для гордости.

А ещё я кажется понял, что происходит со мной, откуда берутся те странные силы, которых, как все считают – быть не должно.

В секунды беды и отчаяния, когда мне грозит настоящая опасность, верх над моим сознанием берёт настоящий Ланской, тот, в чьём теле я оказался не по своей воле.

Именно он управляет мной и творит эти чудеса. А почему? Скорее всего, потому, что шельмование отрезало от магии его, а не меня. А он тогда черпает её через мои ресурсы.

Сделав это открытие я похолодел: что если настоящий Ланской постепенно станет сильнее и каким-то чудом возьмёт верх надо мной? Неужели тогда я исчезну и растворюсь в нигде?

Нет, ну вас на хер, господа хорошие! Побуду-ка я эгоистом. Если я не владею магией сам, значит, этому надо научиться. Для этого необходимо понять основные принципы, как это происходит.

Да, но где можно отыскать ближайшего учителя? До кого я могу дотянуться, находясь в части?

Разве только до поручика Шереметевой… Кстати, в последнее время она явно стала выделать меня и как-то странно поглядывать в мою сторону. Выходит, карты сами прут мне в руки…

Когда у тебя появляется пусть даже не план, а хотя бы намётки, жизнь слегка упорядочивается.

И тут дверь распахнулась.

– Рекрут Ланской, на выход с вещами.

Я усмехнулся: вещей в камере при мне не было, но уж больно оптимистично звучала эта фраза.

В коридоре встретился с Санниковым. Выглядел он неважно: бледный и какой-то скрюченный, как столетний старик. Лицо потемнело, взгляд потух.

Я посмотрел на его руки: они были чёрными как у афронегра: такое ощущение, словно Санников перебирал ими уголь.

Но ефрейтор нашёл в себе силы улыбнуться в ответ:

– Всё закончилось, Лан. Едем в часть.

– Что? – не поверил ушам я.

– Я говорю, что пять суток ареста истекли. Хотя мне они показались как пять месяцев. Нас отпускают.

Телефон на столе затрясся как припадочный.

Гвоздь с сожалением отложил книгу в сторону, поднял вибрирующую трубку и поднёс к уху.

– Слушаю, – мрачным тоном произнёс он.

– Гвоздь, это Упырь.

– Говори.

– Ты велел найти того солдапёра, что наших кентов обидел. Короче, я нашёл его.

– Он мёртв?

– Пока нет, Гвоздь.

– Тогда какого хрена ты мне звонишь? – раздражённо спросил Гвоздь.

Он хотел бросить трубку, но Упырь взволнованно заговорил:

– Не всё так просто, Гвоздь. Он в батальоне осназа служит.

– И что с того? Мои люди не могут положить какого-то вшивого рекрута?! – чуть не взорвался Гвоздь.