Лучший день в году

– Не старайтесь, гражданка, – устало произнес Копылов, все еще оставаясь невидимым для Кирилла. – Нам пришлось долго слушать ваши откровения. Слушать и записывать. Слушать и записывать. Слава богу, вы разговорились. А теперь руки за спину и… вы имеете право уж теперь-то хранить молчание, наговорилась… тварь!

Эпилог Спустя три месяца

Копылов собрал бумаги в папку. Убрал папку в сейф. Глянул за окно. Небо заволакивало сизыми тучами. Значит, к ночи польет дождь. Да такой, что вода из громадной лужи подойдет к самому крыльцу его одиноко стоящего домика на берегу пруда, который они взялись сообща чистить.

Лужу эту давно пора засыпать. Копылов недовольно поморщился и глянул на бумажку с записанным телефоном. Туда ему следовало позвонить, и ему привезут целый самосвал хорошего щебня. Хватит и лужу засыпать, и дорожку сделать. Но не лежала душа, и все. Парень больно скользкий, все норовил ему этот щебень за так втюхать.

– Разберемся, командир, – скалился парень и многозначительно поигрывал бровями.

Не хотел он никак разбираться. Он хотел просто заплатить деньги и получить то, что причитается. И пока его хотелки никак не реализовались, приходилось после каждого дождя тонуть по щиколотку в луже, пробираясь к крыльцу от машины. И обойти лужу никак нельзя было: по обе стороны – высоченные колючки, которые он за все лето так и не удосужился вырубить. Иван Митрофанович сотню раз вызывался помочь, Копылов лишь отнекивался.

– Спасибо, я сам, – улыбался он новым соседям. – Вот дом приведу в порядок, тогда уж и благоустройством займусь. Осенью все высохнет, перекопаю.

Дом радовал. Добротные стены из бруса, хорошие двери без единой щели, оконные рамы он только застеклил и покрыл лаком, и все – проблем никаких.

– Да, раньше строили, – любовно поглаживая закалившееся от времени дерево, приговаривал Иван Митрофанович. – Раньше на века строили. Раньше по три-четыре поколения в домах-то жило…

Поколение Копылова на нем же и заканчивалось. У него не было жены, не было детей. Были родственники, но в силу его угрюмого нелюдимого характера они его не очень-то жаловали.

Но он все равно, невзирая на свое одиночество, настырно выметал, мыл, шпаклевал, подкрашивал, обставлял свой домик из двух маленьких комнаток и кухни. Что-то притащил из городской квартиры, решив, что там он теперь крайне редко станет появляться. Ему нравилось жить в этой почти необитаемой деревеньке. Нравилось слушать тишину, засыпать под лягушачий хор ночами. Вдыхать полной грудью отфильтрованный вековыми елями воздух. Нравилось все, кроме того, что рядом с ним не было Светланы, с которой они вместе мечтали об этом доме.

Он тосковал по ней. Сильно тосковал. И даже осунулся, как заметил недавно Иван Митрофанович.

– У тебя, парень, нет ни одной причины для тоски, – укорил он его однажды. – Не было в твоей жизни таких испытаний, слава богу, из-за которых ты так угнетал бы себя недобрыми мыслями. Ты вон на них глянь! Сколько бед на их долю выпало, и то жить учатся. Хорошо, счастливо учатся жить.

Он кивал на внука и Сергея, не выпускавших последние месяцы рабочих инструментов из рук. Расчистили дедов огород, засадив его всем подряд. Правда, бабушка Валя сильно помогала. Чистили пруд, хлопотали насчет дороги до деревни. Они в самом деле учились жить. Жить рядом друг с другом. Без лишних разговоров, без лишних расспросов. Они медленно привыкали к осознанию того, что они отец и сын. Привыкание без суеты, желания угодить, загладить вину, тихое и уверенное, что теперь они друг без друга никуда.

– Они почти не разговаривают, – плакала иной раз бабушка Валя, прислонившись к плечу беглеца-мужа. – Разве так можно?!

– Иногда, Валюша, в словах нужды нет. Совсем нет… – Он целовал ее седую макушку, безмерно радуясь тому, что снова с ней вместе. – Их молчание дорогого стоит.

Копылов старался не надоедать соседям. Приезжал поздно, уезжал рано. В выходные что-то пилил и строгал. Молча копался с Сергеем и Кириллом в пруду, таская на берег выкорчеванные коренья и мусор. И не потому, что говорить было не о чем, а потому, что точила его все же вина за то, что много лет назад он поверил в самоубийство их любимой Алины.

Но семья думала иначе. Они не садились без него ужинать, в выходные не обедали, пока он не придет. И все время пеклись пироги с его любимыми начинками. И когда однажды, чуть захмелев от домашней наливки, он попытался как-то извиниться за ту давнюю свою служебную халатность, Иван Митрофанович на него так рявкнул, что ему сделалось не по себе.

– Все вот мы! – его крепкая ладонь поочередно указала на всех за столом. – Век за тебя молиться станем, Александр Иваныч. Ты Киру спас! Ты нас всех соединил. И ты гадов этих пересажал!

– Еще будет суд, – напомнил Копылов, зардевшийся от волнения. Было приятно, черт возьми, ощущать себя спасителем. – Я просто следователь. Я…

– За тебя, Саша, – Сергей поднял вверх рюмку и выпил залпом. – Чтобы у тебя все было хорошо.