Как раз философу свойственно испытывать ‹…› изумление. Оно и есть начало философии.
Число составляет всю суть каждой вещи.
[Время] – движущееся подобие вечности.
Время возникло вместе с небом, дабы, одновременно рожденные, они и распались бы одновременно.
Поэт – если только он хочет быть настоящим поэтом – должен творить мифы, а не рассуждения.
Есть люди, которым лучше умереть, чем жить, и, размышляя о них, ‹…› ты будешь озадачен, ‹…› почему они обязаны ждать, пока их облагодетельствует кто-то другой.
Те, кто подлинно предан философии, заняты на самом деле только одним – умиранием и смертью.
Истинные философы много думают о смерти, и никто на свете не боится ее меньше, чем эти люди.
Если иные ‹…› мужественно встречают смерть, то не из страха ли перед еще большим злом? ‹…› Стало быть, все, кроме философов, мужественны от боязни, от страха.
[Знание – ] это своего рода припоминание. ‹…› Те, о ком мы говорим, что они познают, на самом деле только припоминают, и учиться в этом случае означало бы припоминать.
Нужно достигнуть одного из двух: узнать истину от других или отыскать ее самому, либо же, если ни первое, ни второе не возможно, принять самое лучшее и самое надежное из человеческих учений и на нем, точно на плоту, попытаться переплыть через жизнь; если уже не удается переправиться на более устойчивом и надежном судне – на каком-нибудь божественном учении.
Я рискую показаться вам не философом, а завзятым спорщиком, а это уже свойство полных невежд. Они, если возникнет разногласие, не заботятся о том, как обстоит дело в действительности; как бы внушить присутствующим свое мнение – вот что у них на уме.
Когда кто влюблен, он вреден и надоедлив, когда же пройдет его влюбленность, он становится вероломным.
Кто ‹…› без неистовства, посланного Музами, подходит к порогу творчества в уверенности, что он благодаря одному лишь искусству станет изрядным поэтом, тот еще далек от совершенства: творения здравомыслящих затмятся творениями неистовых.
Во влюбленном, словно в зеркале, он [любимый] видит самого себя.
…Во всей трагедии и комедии жизни ‹…› страдание и удовольствие смешаны друг с другом.
Платон увидел одного человека за игрой в кости и стал его корить. «Это же мелочь», – ответил тот. «Но привычка не мелочь», – возразил Платон.
Однажды, когда к нему вошел Ксенократ, Платон попросил его выпороть раба: сам он не мог этого сделать, потому что был в гневе. А какому-то из рабов он и сам сказал: «Не будь я в гневе, я бы тебя выпорол!»
Платон, говорят, ‹…› сказал: «Аристотель меня брыкает, как сосунок-жеребенок свою мать».
Платон, умирая, восхвалял своего гения и свою судьбу за то, что, во‑первых, родился человеком, во‑вторых, эллином, а не варваром и не бессловесным животным, а также и за то, что жить ему пришлось во времена Сократа.
Плутарх
Моралии
Высшая мудрость – философствуя, не казаться философствующим и шуткой достигать серьезной цели.
Беседа должна быть столь же общим достоянием пирующих, как и вино.
Начальником пьющих должен быть надежнейший из пьющих. А таковым он будет, если и опьянению нелегко поддается, и не лишен вкуса к выпивке.
Старики скорее подвергаются опьянению, чем молодые, впечатлительные – скорее, чем спокойные, грустные и озабоченные – скорее, чем беззаботные и веселые.
Самое приятное в мореплавании – близость берега, а в сухопутном хождении – близость моря.