Лучшее предложение

– На исповедь к отцу Василию пожаловали? Или, может, за советом каким?

Витя немного растерялся, не зная даже, что ответить этому нагло ухмыляющемуся, неизвестно из какой дыры вылезшему оболтусу.

– Слушайте, мы тут не к вам, собственно, пришли, – сказал Витя дрожащим от возмущения голосом, стискивая Марьянину руку. Всё своё негодование он выплеснул в презрительном взгляде.

Девицы у лестницы в очередной раз прервали пение, но начинать снова не торопились и с любопытством наблюдали сцену.

Незнакомец, однако, вдруг резко переменился, нагловатая ухмылка и весь задор исчезли с его лица.

– Э, мил человек, гордыня твоя тебя надмевает! По взгляду вижу: ты меня и за человека-то не почитаешь. Так ведь? А красавица твоя, скромница-умница, что сникла-то совсем?

– Вить, пойдем уже отсюда!

– Виктор? А меня Трифон зовут.

– Что вы привязались к нам, в самом деле?!

– Обожди, мил человек, я тебе дело скажу. Видел ли ты, Виктор, когда-нибудь то, что в тихом омуте водится? Нет? А я видел! Я ведь людей насквозь вижу… – сказал Трифон, завороженно глядя на Марьяну своими крысиными глазами.

У Вити зачесались кулаки, и ужасно захотелось дать в морду дерзкому голодранцу.

– Не принимайте его речи близко к сердцу, – послышался за спинами молодых людей приятный глубокий голос.

Они повернулись и увидели в дверях священника – в сером подряснике, статного, с большим крестом на груди. Аккуратно подстриженную бороду, как и его виски, уже тронула седина. Очки на носу придавали священнику вид интеллигентный, даже ученый.

– Эх, Трифон, Трифон. Не успел на путь истинный встать, как из себя юродивого строишь! – с укором сказал он и сурово добавил: – Ты что молодежь смущаешь?

Тот сразу весь как-то сжался и пристыженно опустил глаза. А священник снова повернулся к молодой паре.

– А вы, молодые люди, в первый раз на нашем Подворье?

– Мы просто гуляли рядом и зашли посмотреть, – растерянно ответил Витя.

– Ну ясно. – Священник с отеческой теплотой посмотрел на них. – У нас здесь хорошо. Умиротворение, никакой городской суеты.

Быть может, он хотел ещё что-то добавить или ожидал от молодых людей какого-то вопроса, но им было не по себе, да и не нашлось слов, чтобы нарушить эту, как им казалось, неловкую тишину.

– Извините, нам уже пора, – наконец смущенно проронила Марьяна.

Она осторожно потянула Витю за руку, но тот застыл в нерешительности. Его вдруг осенило. «Может, возьмем благословение на женитьбу?» – еле слышно прошептал он ей.

– Вить, лучше пойдем, – ответила она, боязливо косясь на Трифона. – Потом как-нибудь…

Трифона аж перекривило.

– И ты даже благословения у отца Василия не испросишь? – Он презрительно фыркнул. – Люди издалека приезжают сюда за советом, за благословением. В очереди стоят, а ты…

– Полно тебе возноситься! – прервал его священник. – Стяжай сначала дух смирен, прежде чем других поучать.

– Да я так, – оправдывающимся тоном начал он. – Отец Василий, борюсь, борюсь с собой! Но слабо окаянное нутро. Временами аж так и нахлынывает… Ничего не могу с собой поделать! Враг где-то поблизости рыщет… Чую их, нутром чую! Вон у нашей скромницы-то из-за плеча выглядывает один. Да ещё и рожу корчит! Вот зараза! А вон другой… – зрачки его невероятно расширились, он стал дико озираться по сторонам: – Ба! Да, они вокруг неё так и вьются, как змеи! Целое собрание! А ты куда лезешь, дьяволово отродье?!

Трифон отшатнулся назад, словно получил невидимый толчок, и вдруг задрожал всем телом в истерическом припадке.

– Окстись! Окстись! – хрипел он, делая неистовые движения руками, как бы отмахиваясь от назойливых мух.

Витя и Марьяна уже не могли смотреть на всё это безобразие и, ошарашенные от нелицеприятной сцены, скорым шагом направились прочь. Позади до них доносились лишь возгласы полоумного и беспокойные слова священника:

– Эх, Тришка! Ты что же это, опять за старое принялся, подлец!

3

«Небо, небо… Какие поразительные картины явило ты мне всего несколько минут назад! (Сейчас ещё видны их следы, смутные очертания, но ежесекундно чары рассеиваются, а краски блекнут в набирающем силу дне.) Небосвод покрывала нежная вуаль, которая, взмывая ввысь, растворялась в его бирюзовых глубинах. Стягиваясь к рассветному горизонту, эти ванильные разводы сначала загорались огненными прожилками, после чего растекались золотыми брызгами…