Читаем Лучше поздно полностью

Мерлин, любой, оказавшийся на моем месте, понял бы, что связывает звенья этой цепочки, - хорошо, пусть понял бы не сразу, через день - а я вот сообразил только сегодня.

Он не помнит о себе ничего хорошего.

Я ведь повторял себе это раз за разом - и каждый раз что-то отвлекало… правда, подбирался к истине ближе и ближе - но так и не смог понять, чем на самом деле было то, что всем казалось предательством.

Кровь все еще течет, и я машинально вытираю руку о халат. Как он потерял память? Возможно, что-то он приказал себе забыть сразу, как выполнил последнюю просьбу Дамблдора… затем слишком часто пил зелье Везения или накладывал на себя Обливиэйт?.. Хотя нет, зачем ему все это, он прекрасный окклюмент - значит, просто слишком искусно прятал опасную информацию от Волдеморта в тайниках памяти, и именно это блок был необратимо поврежден, когда аврорские заклятия отправили его в многомесячную кому.

Необратимо? Нет, чтобы он ни делал, он предвидел последствия - поэтому и сварил зелье, рассчитанное на любое повреждение памяти. Он назвал это зелье экспериментальным - еще бы, вряд ли кто-нибудь еще приказывал себе столько всего забыть. Только вот одного он не предусмотрел - что забудет даже то, как восстановить память. Хотя… что-то же вело его в тот вечер.

Я медленно выхожу из спальни, делаю несколько шагов к камину. Вот тут он стоял, когда я оставил его в гостиной… шаг, другой - и он у двери, неловко толкает ее плечом… шаркая, переступает порог… и тут появляюсь я. Героический Поттер, решивший, что школе грозит опасность. Вот здесь он упал, когда я толкнул его… и окончательно забыл то единственное, что могло помочь.

Если бы я дал ему проделать этот путь до конца и вошел, когда он обернулся, он успел бы сказать мне, что ищет - и тогда ничего не было бы.

Не было бы допросов, Веритасерума, ночных кошмаров. Другого, правда, тоже не было бы - наших вечеров в лаборатории, пледа, горячего молока. Не было бы его исповеди, малфоевского вина, его безмолвного ответа и сегодняшнего безумия. Ничего не было бы. Он лежал бы сейчас в Сент-Мунго, выздоравливая, окруженный почтительным вниманием, смешанным со страхом, и если бы я вдруг решил его навестить, наверное, едва удостоился бы кивка.

А я и кивка не заслужил. Я ничего от него не заслужил. Я тупо гляжу на раскрытую кровоточащую ладонь, в тусклом свете единственного факела кровь кажется неестественно темной - и я вспоминаю четверг, струйку темной крови, стекающую в котел из глубокого пореза на бледном предплечье.

Он делал это… просто потому, что делал. Потому что жертвовать собой для него было так же естественно, как для Волдеморта - убивать. Неосознанно или сознательно, но, однажды оступившись, он решил, что не станет больше причиной ничьей смерти - только пошел гораздо дальше. Так что, спасая школьников от Воспламеняющего зелья и варя Феникс Лакрима, он ни в чем себе не противоречил - только вот сам он этого не понимал. И считал себя все это время мразью, недостойной жалости, и искренне удивлялся моему сочувствию.

Он устроил себе ад, которого не заслужил. Черт возьми, он заслужил… но слова не подбираются. Орден Мерлина, директорский пост, признание и почитание… весь этот пафос - не то, не то… ему это все не нужно.

А то, что ему нужно… Чтобы кто-нибудь встречал его здесь после утомительного дня - если позволит, поцелуем, а нет, так взглядом или касанием руки. Чтобы кто-то варил ему кофе… хотя нет, кофе он не любит… ладно, просто… черт, да просто был бы рядом - столько, сколько он захочет. Чтобы для кого-то он стал единственным… а он один такой и есть - для меня.

Этим кем-то мог бы быть я. Нет, не так - если бы этим кем-то стал я, больше я у судьбы ничего не просил бы. Вот только я смогу на это надеяться, если… если он простит меня завтра. Забавно… вчера я размышлял над тем, смогу ли простить его, думаю я, глядя на огонь невидящими глазами. Если он простит меня завтра… хотя нет, не будем так далеко загадывать. Простит, не простит… Для начала пусть он хотя бы выживет.

Пять утра, если дурслевский будильник не врет. Значит, уже через семь часов - в двенадцать - я увижу Дамблдора, факты и предположения наконец сложатся воедино, и тогда я узнаю, выполнил ли профессор свое сегодняшнее обещание.

Глава 12. Воскресенье, 30 ноября. Часть 1

… И сейчас, когда портрет профессора Дамблдора, так много сделавшего для победы, снова в Хогвартсе, я хотела бы, чтобы мы почтили память всех, кто учил и учился здесь и, так же, как он, не дожил до этого дня. Тех, кто пожертвовал собой в год владычества Волдеморта, и тех, кто погиб в последней битве. Давайте… давайте вспомним их имена.

Молчание, затем шорох сотен ног, скрип отодвигаемых скамей - и Большой зал встает как один человек. Встают даже слизеринцы, хотя об их погибших никто сегодня не вспомнит.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище
Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище

Настоящее издание посвящено малоизученной теме – истории Строгановского Императорского художественно-промышленного училища в период с 1896 по 1917 г. и его последнему директору – академику Н.В. Глобе, эмигрировавшему из советской России в 1925 г. В сборник вошли статьи отечественных и зарубежных исследователей, рассматривающие личность Н. Глобы в широком контексте художественной жизни предреволюционной и послереволюционной России, а также русской эмиграции. Большинство материалов, архивных документов и фактов представлено и проанализировано впервые.Для искусствоведов, художников, преподавателей и историков отечественной культуры, для широкого круга читателей.

Георгий Фёдорович Коваленко , Коллектив авторов , Мария Терентьевна Майстровская , Протоиерей Николай Чернокрак , Сергей Николаевич Федунов , Татьяна Леонидовна Астраханцева , Юрий Ростиславович Савельев

Биографии и Мемуары / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное