Лучше быть святым

— Ничего, ничего, — бормотал он, обнаружив, что у самого трясутся руки. Так они и просидели двадцать минут в ожидании официанта. Тот, войдя, вкатил столик, быстро сервировал стол и, получив свои деньги, удалился.

— Садись за стол, — предложил Меджидов.

Она покачала головой: — Я не хочу есть, — тяжело вздохнула, — пойду умоюсь.

Оставшись один, он снял пиджак и вдруг обнаружил, что нестерпимо хочется курить. Он бросил курить двадцать лет назад и с тех пор никогда не испытывал такого желания, а сегодня вдруг почувствовал нестерпимую тягу. Он даже подошел к телефону, чтобы попросить принести ему сигареты в номер, но в последнее мгновение чудовищным усилием воли сдержался.

Суслова вышла из ванной в банном халате, заранее приготовленном для посетителей. Она собрала волосы. И выглядела еще моложе своих лет. Туфли она не надела, предпочитая вышагивать босиком.

— Кажется, я проголодалась, — застенчиво улыбнулась она, усаживаясь к столу.

Он прошел в другую ванную комнату, помыл руки, умылся, снял галстук и вернулся в комнату, усаживаясь напротив.

Бутылка вина была уже открыта, и он разлил его в бокалы.

— За тебя, — просто сказал он.

— За тебя, — ответила она, впервые за шесть с лишним лет обращаясь к нему на «ты».

Ужинали молча, словно боясь нарушить хрупкое равновесие. Только еще дважды он разливал вино, дважды они пили друг за друга.

Затем они долго сидели почти в темноте, не решаясь включить свет.

— Как твой сын? — спросил Меджидов, знавший, что у женщины есть восьмилетний мальчик.

— Ходит в школу.

Муж Сусловой погиб семь лет назад в Афганистане, после чего она приняла решение перевестись в особую группу «О», вернее, еще ничего не зная о группе, попросила свое руководство направить ее на самый трудный участок. Тогда руководители КГБ посчитали, что она может пригодиться в группе Меджидова. Кямал видел фотографию ее убитого мужа. Открытое, запоминающееся лицо. Парень чему-то улыбался, еще не зная, что впереди его ждет Афганистан.

— У нас в группе были две женщины, — вдруг начал рассказывать Меджидов, — ты никогда не интересовалась, что было до тебя.

Женщина насторожилась, откинулась на спинку стула и закрыла глаза, слушая Меджидова.

— Мы никогда не говорили об этом, — продолжал тот, — первая из них была из Молдавии. Мы работали вместе пять лет, пока она не погибла в Ирландии. Случайный выстрел какого-то экстремиста попал точно в спину. Она была еще жива, когда Билюнас пытался тащить ее на себе. Потом она умерла. Вторая была из Одессы. Примерно твоего возраста, но более темпераментная, разговорчивая. Ее труп мы оставили в Колумбии, когда пытались оторваться от преследующих нас боевиков — торговцев наркотиками. Она была снайпером, и она осталась сдерживать их. Позднее мы узнали, что она уничтожила пятнадцать человек и последнюю пулю пустила себе в висок. А я, оставив ее, молодую красивую женщину, оставив одну прикрывать меня, уходил в горы, спасая необходимые документы. И не мог остаться, потому что связной знал только меня в лицо.

Суслова молчала. Сидела, слушая его, закрыв глаза. И ничего не говорила. Он различал в темноте неясные контуры ее лица.

— У нее в Одессе осталось двое детей, — глухим голосом говорил Меджидов, — и нам, даже мне, не разрешили поехать в Одессу, увидеть, утешить ее детей. Даже не дали их адреса, посчитав, что это будет нарушением конспирации. Вот так я и живу с тех пор. Живу за себя и за мать этих двоих детей. Поэтому я был против твоей кандидатуры, решительно против. Когда я узнал, что у тебя погиб муж и остался сын, я представил на мгновение, что и ты можешь остаться где-нибудь, в Колумбии или Ирландии, и тогда твой ребенок будет совсем один А это очень страшно — быть совсем одному.

Она поднялась со стула и подошла к нему, касаясь губами его волос.

— Вы никогда не рассказывали об этом — вне стола ей трудно было обращаться к нему на «ты».

Он взял ее руку, поцеловал. — Это моя боль. Иногда трудно о ней говорить вслух.

Она понимала, что он привез ее сюда, чтобы она как-то отошла, успокоилась после таких потрясений. И вместе с чувством благодарности росло новое, какое-то неиспытанное чувство любви к этому седому, много страдавшему и много знавшему человеку. Словно пережитое сблизило их, породнив каким-то неведомым образом их души.

— Останешься здесь, — тихо сказал Меджидов, — закрой дверь и постарайся заснуть. Никому не открывай. Я повешу табличку на дверь, чтобы не беспокоили. Вот мой пистолет на всякий случай.

— Вы уходите? — спросила женщина.

— Я быстро вернусь. Хочу еще кое-что проверить. Она не решилась возражать, понимая, что это действительно необходимо.

— Возвращайтесь, — попросила она, — возвращайтесь поскорее. Простите меня за мои слезы и за все остальное.