То есть когда все, кланяясь и слегка отступая, наконец-то открыли дверь кабинета, я решила, что и не кабинет это вовсе. Еще одно место для ожидания. Я же устала по кабинетам-то бегать, тут я немножко еще посижу и подожду того самого Гудвина. Видимо, я должна была еще немного понастраиваться и наполняться почтением. В комнате суетилась молодая девушка, расставляла чашки, улыбаясь мне, спрашивала, все ли мне понравилось, удобно ли мне сидеть и какой чай я буду пить.
Я ей, конечно же, тоже мило улыбалась, отметив про себя, ну вот и секретарь у Натальи Николаевны тоже милая, и сказала, я уж подожду вашего директора, с ней и выберем, что я буду пить, и что девушка уже может перестать суетиться. Все уже и так достаточно красиво и изысканно. Уж не знаю, какой у вас директор, но от клиники я в восторге.
– А я и есть директор, – мило улыбнулась мне девушка.
Я вскочила со стула, начала ей судорожно жать руку, а Наталья Николаевна, не давая мне вставить слово, опять вслед за поэтажными девушками продолжила рассказ, как она любит мои книги, буквально живет по ним уже много лет. Я, конечно, опять поинтересовалась (никак не могу избавиться от дурацкой привычки), где же она их достала.
– Да в магазине же. В Доме книги на Арбате. От нас тут два шага. Я туда захаживаю в обеденный перерыв.
До меня наконец-то дошло, что это и есть кабинет директора, строгий и деловой, а чашки расставляет сейчас сама Наталья Николаевна. Вот такая, как она есть. И, присмотревшись, я поняла, что это совсем даже не девочка-подросток, скорее всего, ей уже ближе к сорока. Но возраст может разгадать только писатель-психолог. А так-то – тридцать лет. Сияющая, улыбчивая, легкая, с идеальной точеной фигурой.
Господи, ну почему меня не учит жизнь? Был у меня такой случай в моей биографии. Приехали мы с немецким коллегой на один завод в Баварии. Переговоры предстояли сложные, первое знакомство с руководителем предприятия. О нем ходили легенды: жесткий, своенравный, очень талантливый, бескомпромиссный. Мне во что бы то ни стало нужно было его обаять и доказать, что он должен для работы с Россией выбрать обязательно нашу фирму. Очень нам нужен был такой партнер, в группу поддержки я пригласила другого немецкого фирмача, чтобы тот меня подстраховал.
И вот входим мы в помещение завода, навстречу нам двое. Один в костюме-тройке, в очках и с бородкой, второй в не очень чистом джинсовом костюме, под ним футболка, которую никто и никогда не гладил, седые длинные волосы вились мелким бесом.
Я тут же выступаю вперед, протягиваю руку тому, который в костюме, и начинаю рассказывать, как счастлива его видеть и что я его именно таким и представляла. Говорю долго и подробно. Думаю, пусть он подивится, как я умею по-немецки, это, между прочим, большая редкость. Тот, который в очках, с непроницаемым лицом жмет мне руку, все остальные молчат. Ну молчат и молчат. Значит, им нравится. Я, закончив спич, поворачиваюсь, очень довольная собой, ко второму, кудрявому. Тоже ему улыбаясь. А что? Я всегда всем улыбаюсь. Причем одинаково. Я человек воспитанный.
Кудрявый жмет мне руку и говорит:
– Вообще-то, директор – это я.
Потом я все спрашивала немца, с которым приехала:
– Почему ты молчал? Зачем дал мне так опозориться?!
– А что я мог уже сделать? Ты так вдохновенно говорила… И потом, это же ваш бизнес. И ты вроде как бизнесмен. Так что уж давай сама.
Кстати, договориться мне все же удалось. Оказывается, наш кудрявый рокер еще и любил эпатировать. И я тут была не первая. И ему в том числе интересно было посмотреть, как я буду из этой ситуации выкручиваться.
Я не оправдывалась и не падала ниц. Но я сказала, что никогда не видела такого молодого директора. Опять же сказала искренне и от души.
И чтоб уж закрыть тему на сегодня про того самого немца, приведу одну притчу.