Лучи смерти товарища Теслы

— Конечно. Я летал над полигоном во времени и пространстве, всё больше влияя на ход событий и привлекая к себе внимание. Сначала пришлось устранить Ефроима, потому что он послал запрос в «Телефорс», есть ли у меня семья, надо ли прислать чек, если надо — то куда. Это всё могло расковырять спорные моменты моего прошлого, пошли бы вопросы, которых я не хотел… Затем Сахаров этот, еврейский проныра, который несколько раз видел меня, за всеми следил, стучал в Москву, ещё и вёл свой собственный дневник, зараза такая. Надо было что-то делать, а то ещё бы оказался героем доноса… Там вы меня увидели, пришлось действовать по обстоятельствам, выкручиваться. Затем Латыгин подвернулся — я на вас, Клим, убедился, что не могу сразу всех свидетелей убрать, пришлось приспособиться и действовать только тогда, когда у меня было достаточно энергии. Я всё ждал, что Кебучев догадается, сконструирует что-нибудь, ну и убирал с поля зрения тех, кто мог мне помешать. Наконец, Гавриил Платонович сподобился вместе с вами провести один из лучших экспериментов года — и вот я здесь, рядом с вами, баранки ем…

Профессор Филиппов встал, потянулся, немного размял конечности.

— Надо признать, кстати, что вы, Клим Глебов, действительно очень хороший следователь. Видел шифровку Сахарова — я её разгадать так и не смог, а вот вы запросто. Да и с ловушкой неплохо придумали, я не сразу догадался. И смелый человек… А вот Агнаров меня изрядно повеселил. До чего ж у него с головой всё не в порядке было, что он додумался до этой своей теории с Гэсэром или как там его. Ещё на монгольском со мной заговорил. Дурдом, да и только.

— Ну, на Якова Иосифовича мог повлиять тот гул, что вы распространяли…

— А, это! Приятный бонус к шаровой молнии — создаваемое ей электро-магнитное поле вырабатывает звуковые колебания определённой частоты и амплитуды, тот самый гул. Он действует подавляюще на всех млекопитающих, в том числе человека, вызывая в них приступ животного страха… Впрочем, оставим это на совесть Фрейда и ему подобных. Нас с вами ждёт много работы — надо приехать в Москву, рассказать обо всём и возобновить эксперименты. Какая штуковина, а?! Ну просто чудо инженерной мысли. А какой потенциал! Какая мощь будет в наших руках! Сколько всего предстоит сделать, открыть и исследовать! Нас ждёт Нобелевская премия…

Михаил Филиппов сделал пару шагов от догоравшего полигона в сторону, навстречу заре. Вдруг раздался выстрел — мужчина ойкнул, упал на колени и повалился лицом в песок.

* * *

На спине Михаила Михайловича Филиппова багровым пятном расплывалась кровь. Над ним стоял Кебучев, в его руке дымился маленький «Браунинг». Глебов мотнул головой, перевёл взгляд с трупа на Гавриила Платоновича, затем обратно, выдохнул и как-то машинально опустил свой пистолет.

— Гавриил Платонович, но зачем?!

— Вы всё и сами слышали.

Профессор Кебучев спокойно поставил пистолет на предохранитель, убрал его в карман пиджака и сел обратно на то же место, где и сидел. Достал портсигар, вытащил из него последнюю сигарету. Вздохнул и закурил. Клим без сил присел рядом, раскурил папиросу и в недоумении посмотрел на своего компаньона.

— Климушка, ну не смотрите вы так, ей-богу! Я ни за что не поверю, что кадровый офицер, выпускник Николаевской академии, участник Великой войны и Белого дела — и вы никогда не убивали. Так что покурите, вам станет легче, если отвыкли, и признайтесь уже себе и мне, что вы бы поступили так же, как и я. Вы ведь тоже человек чести.

— Гавриил Платонович… Я не хочу спрашивать, откуда у вас такая информация, хотя я постарался себе создать максимально «правильную» биографию… Но скажите только, неужели из-за убийств?

— Из-за них, из-за чего же ещё. Но и не только… Как бы вам сказать. Я ведь тоже служил в своё время. И речь не только о моём сотрудничестве с Русской императорской… Тогда, в девятнадцатом году, я, насмотревшись на ужасы революционного Петрограда, вступил в Северо-Западную армию, под командование славного генерала Николая Николаевича Юденича. Да, страшное это было время… Но, знаете, даже тогда мы, офицеры, оставались людьми. Конечно, всякое на фронте бывало. Чего уж там, и к стенке ставили, как сейчас модно говорить, и вешали, и шашками рубили. Но мы, по крайней мере, лично я никогда не перегибал палку, никогда не занимался террором по отношению к гражданским и никогда не убивал просто так. Вот выстрелить из «мосинки» по противнику — это да, это честный бой. На шашках с ним сойтись, изрубить краснопузого матроса. Но нельзя же в самом деле вот так вот, как этот самый Филиппов! Эх, некогда я им восхищался, считал своим великим учителем, светилом науки, романы его читал. А теории! А политический дискурс, критика современных философов, нападки на классиков… Да что уж там, тогда я загорелся марксизмом — а всё из-за Филиппова, из-за Михаила Михайловича, МихМиха, как мы его звали за глаза. Он подсунул мне Маркса, снабдив своими комментариями…

Гавриил Платонович погрустнел и потупил взгляд в песок.