Луч во тьме

— Зарабатываю понемногу. Большей частью в порту, грузчиком, — соврал Шешеня.

— Может, к нашей компании присоединишься? Фирма солидная: «Общество Сименс». Рабочие руки нужны.

— Чего же, можно подумать.

— Когда надумаешь, приходи ко мне. У родителей живу, на Подоле. Запомни адрес: Фроловская улица, 3. Непременно приходи, — и Дмитрий крепко пожал руку Шешене.

«Фроловская, 3… Фроловская, 3», — зубрил Шешеня адрес Кудренко.

«Общество Сименс», занимавшееся телефонизацией Киева, помещалось на Крещатике, который гитлеровцы перекрестили в улицу Эйхгорна. Шефом общества был пожилой, вялый, равнодушный ко всему на свете немец Обертюр; всеми делами заправлял инженер Шварц — человек с холодными, стальными глазами. Второй инженер фирмы — Меринг ненавидел своего коллегу.

— Гестаповец. Проклятый гестаповец… — с презрением шептал Меринг, видя с какой наглостью разговаривает Шварц с русскими рабочими.

Меринг знал только контору и дом. Когда кончался рабочий день, он поднимался в свою комнату над конторой, плотно закрывал за собой дверь и присаживался к радиоприемнику. Меринг не знал русского языка, но все же любил слушать советские радиостанции. Как жаль, что он не понимает языка. Тогда бы он узнал, что действительно происходит на фронте. Тщетно было ловить правду на волнах фашистских радиостанций. Но все же он настраивался и на них. Слушая хвастливые, бредовые речи фюрера, инженер ясно представлял себе жизнь на родине, где в тюрьмах истязают лучших людей Германии. Хотелось послушать мелодии композиторов, любовь к которым внушала с детства мать. А в комнату врывались дикие марши, грубые фашистские песни.

Инженер внимательно присматривался к рабочим фирмы. Больше других его заинтересовали Кучеренко и Кудренко. Меринг всегда видел их вдвоем. Он знал, что это опытные, умелые работники.

Почему же так много неполадок в кабелях, которые они прокладывают? Неужели вредят…

Однажды, в субботу, когда все в конторе закончили свои дела, Меринг отважился. Он остановил Кучеренко и, с трудом подбирая нужные русские слова, волнуясь, тихо, чтобы никто не услышал, пригласил Алексея с Дмитрием вечерком прийти к нему в гости.

Алексей Кучеренко удивленно посмотрел на инженера. Чего надо этому немцу? Не провокатор ли? Но тут же ему вспомнилась сцена, свидетелем которой он был недавно: на обычное приветствие сотрудниц фольксдейче «Хайль Гитлер!» инженер Меринг ответил тихим «гутен морген». Кто знает, может быть, он честный человек. Ведь, говорят, четыре миллиона человек голосовали за Германскую компартию. Не всех же уничтожил или обманул Гитлер.

«Что ж, попробуем принять приглашение инженера», — подумал Кучеренко. И в тот же вечер Алексей с Дмитрием Кудренко постучали в дверь комнаты Меринга.

— Битте, битте, — услышали они радостный голос.

Меринг пригласил гостей сесть. Они листали немецкий журнал с большим портретом фюрера на обложке и молча смотрели на инженера. Вдруг тот поднялся, подошел к радиоприемнику, и в комнату, словно свежий ветер, ворвался знакомый голос советского диктора.

«…В районе Сталинграда идут ожесточенные бои. Отбивая атаки немцев, наши артиллеристы уничтожили около батальона вражеской пехоты, пять немецких танков, 70 автомашин…»

— Там — правда, — показал Меринг на приемник. — Тут — нихт, — и швырнул на пол немецкий журнал.

— Переводить? — удивленно спросил Дмитрий и, как умел, пересказал инженеру содержание передачи.

Угасал осенний день. Комнату наполнили сумерки. Только временами вспыхивал огонек сигареты Меринга. Он внимательно слушал.

Но вот из эфира понеслась музыка, грустная и приятная. Инженер поднялся:

— Данке, шпасиба, зеер гут, — и пожал рабочим руку.

Потом взволнованно стал говорить о том, как это плохо, что русские допустили немцев до Волги, что Советской Армии теперь необходима огромная силища, чтобы остановить Гитлера. Он сердечно и долго благодарил рабочих и просил их обязательно завтра пожаловать к нему опять.

В темноте ребята незаметно вышли из комнаты Меринга, и только на улице Алексей сказал:

— Ничего не понимаю. Неужели среди этих немцев есть порядочные люди?

2.

На Фроловской, 3, в первой от ворот квартире, недавно поселилась семья Кудренко: отец — каменщик Иван Кузьмич, кряжистый старик (сейчас строек не было, и ему приходилось сапожничать); мать — маленькая, кроткая Пелагея Григорьевна, которая первая поднималась в этой семье и последняя ложилась спать; двое сыновей — Дмитрий и Федор, оба в отца — высокие, плечистые, и дочь Ольга со своей пятнадцатилетней дочуркой Людой.

Перед войной Кудренки жили на Трухановом острове. Они были завзятыми рыболовами, неутомимыми пловцами. Но оккупанты выгнали семью сродного, насиженного места. Когда дети нашли большую, вместительную квартиру на тихой Фроловской улице, старик запротестовал:

— Зачем нам четыре комнаты? Как их отопишь зимой?

— Зато удобная: два выхода имеет, — ответил Дмитрий.

Отец промолчал. Видимо, не зря сыновья думают о запасных выходах. Дмитрий — коммунист, советский командир, а студент Федор — комсомолец.