Lubvi.NET

— Глупый какой-то спор получается. — Света поморщилась. — Пойми, фрилэнсер, он же свободный копейщик, — это универсальный человек, универсальный наемник. Скажешь, что гнушаешься наполнением для сайтов? Откажешься написать листовку или сделать небольшой перевод?

— Нет, конечно, деньги к деньгам.

— Значит ты фрилэнсер, а никакой не свободный журналист. Я знаю многих ребят, которые в одиночку под ключ делают сайты. Текстовое наполнение на трех языках, верстка, анимация. И все один человек. Возможно, что ты тоже станешь когда-нибудь таким. Пойми, мы всегда будем нужны, потому что мы лучше штатных сотрудников. Мы работаем не с 9 до 18, мы работаем на положительный результат. У нас сильная конкуренция, потому что желающих жить и работать так, как им хочется, даже в ущерб выходным и с минимумом свободного времени, становится все больше и больше. Нам все уши прожужжали о свободе, о выборе. Вот мы его и сделали, но не в пользу пыльной конторы, со своим убогим мирком сплетен, доносительства и вонючей столовой. Мы действительно свободные люди, как ландскнехты в средние века, которые собирались ватагами и ходили от замка к замку, ища, где больше заплатят.

— И бежали с поля боя, если неприятель был сильнее или лорд отказывался платить?

— Ты будешь работать задарма, за идею на чужого дядю? А тут не работать, тут кровь проливать. И вообще, я в современном мире не вижу ни одной реальной идеи, за которую не то чтобы жизнь положила, а которая хотя бы была мне близка! Религия? Ты сам знаешь ответ. Политика? Только если ты один из власть имущих.

— А за любовь? За семью, за близких?

— Я бы помогла им, да что уж там, уже помогала, последнее отдавала, когда самой есть нечего было. Но я столько раз получала взамен ненависть, непонимание. Эти люди могли брать у меня деньги, а потом, напившись, говорить, что Света — шлюха. Так вот, брат свободный копейщик. Если тебя еще не предавали, то значит просто не пришло время. В этом мире можно верить себе, только себе и больше никому. Ты поймешь это, когда станешь старше.

— Но если никому не верить, то зачем тогда вообще жить? — спросил я.

— Жить надо просто ради жизни, потому что мы не знаем, что ждет нас там. Если там вообще кто-то нас ждет.

— Но ты же вроде как веришь в Высшие силы, в жизнь после смерти?

— Мы там будем другими, Андрюх, совсем другими, чем здесь. И мне почему-то кажется, что там мы не сможем продолжить то, что здесь не успели закончить. Поэтому надо просто жить, жить и радоваться тому, что сегодня есть, что поесть, что ты здоров, потому что болеть нынче дорого. Надо радоваться крыше над головой и тому, что мы с тобой пока молоды и привлекательны.

— Spera bonum[8]. Так?

— Вроде того. — Света допила вино. — Только…

— Что? — Мне вдруг показалось, что Света хочет сказать что-то очень важное, и я молчал, боясь спугнуть ее мысль.

— Только…

Я продолжал молча ждать.

— Только любви все равно нет и не будет. У меня ее, в отличие от тебя, никто не забирал, ее просто никогда и не было. Ни с тем парнем, которому я отдалась в тринадцать лет, ни с теми многими, кто был после. Не было у меня любви, Андрюх, и я уже почти согласна на то, чтобы хотя бы меня полюбили, тогда во мне, может, что-то проснется. Знаешь… Я, наверное, дура. Я думала, что ты меня полюбишь.

В этот вечер, я в первый и последний раз в жизни видел, как Света плачет. И я знал, как ее «лечить». Ее не нужно было гладить по головке и говорить, что все еще будет, но также ее не стоило бить по щекам и говорить: «Заткнись, дура!» Свету в эту ночь нужно было трахать. Трахать долго, монотонно, до полного абсолютного исступления, пока окончательно не поймешь, что все, больше не можешь, уже нет сил даже встать с постели.

Она ушла рано утром, разбудила меня в шесть утра и ушла. От вчерашней, полностью разочаровавшей в жизни Светы не осталось ничего. Я видел ту женщину, которую впервые встретил на остановке около метро Пролетарская. Холодную, ироничную и немного циничную. Женщину, с которой очень легко лечь в постель, но чью дружбу так трудно завоевать. Она не верила никому, и, скорее всего, она никогда и ни во что не верила, кроме себя самой. Я наблюдал за тем, как она одевается, как смотрит на себя в зеркало, и неожиданно понял: я бы не смог ее полюбить, даже если бы сейчас волшебный дар любви был по-прежнему со мной.

— Не оставляй у себя дома девиц больше чем на сутки, потом выгнать будет тяжело. У любого человека есть очень поганая черта — он ко всему привыкает. Вот привыкнешь, что у тебя в доме живет Оля, или Ира, или Таня и тебе уже будет плевать, любишь ты ее или нет, ты просто привыкнешь к тому, что она все время рядом с тобой. А потом поздно будет, дети пойдут, и все такое. Так что переночевала — и гони взашей. При этом не делай исключения ни для кого, а особенно для меня. Я ведь такая, могу и остаться.

— Тогда счастливо, мне надо работать, — проворчал я.