Lubvi.NET

Музыка постепенно становилась для меня фоном. Слова Светы заставили меня глубоко задуматься о своей будущей жизни. Какой путь изберу я сам? Каким я буду, когда мне исполнится двадцать пять, тридцать? Уже тогда я задумывался о неизбежной для каждого человека старости. Проклятие или дар нашего людского смертного племени. А может быть, дар и проклятие здесь едины и неделимы? Скорее всего, так оно и было. Люди построили свою цивилизацию на глобальной лжи, поэтому они в тридцать врут себе, что молоды, в сорок — что не стары, в пятьдесят — еще хорошо выглядят, в шестьдесят — еще поживем, а затем умирают, не успев даже этому удивиться. Ложь о том, что смерти нет — лучше лекарство от страха перед ее неизбежностью. И эта одна из немногих лживых теорий, которая мне нравится и которой я тоже придерживаюсь. Ведь я — человек.

Я смотрел на лица этих еще пока молодых людей: музыкантов на сцене, зрителей в зале, мирно попивающих пиво или кофе, улыбающихся и весело болтающих друг с другом. Эти люди хотели постичь древнее искусство магии и они постигли его, эти люди хотели открыть для себя мудрость книг и они сделали это. Эти люди искали музыку, которая бы пронзала их душу и они нашли ее. Но это случилось слишком рано.

У всех собравшихся здесь людей были похожие глаза: грустные, печальные глаза стариков, которые прожили долгую и счастливую жизнь и теперь смиренно ждут старуху с косой. Реально они еще жили, но по сути были уже мертвы. Ведь мне тогда казалось, да и сейчас я так считаю, что по-настоящему жив только тот, кто еще что-то хочет, у кого есть цель и мечта. И путь он копит на новую машину или квартиру, или, скажем, мечтает собрать коллекцию десятикопеечных монет довоенного периода. Не важно. У него есть цель, есть мечта, а значит — он жив. А этим умным, в большинстве своем талантливым людям было уже ничего не нужно, поэтому все они были мертвецами. Такими вот живыми мертвецами, словно вампиры, вечно молодые, завораживающие красивые, но уже не отражающиеся в зеркалах и не отбрасывающие тени. Но самое страшное, что все эти люди и тень отбрасывали, и в зеркалах отражались, но они все равно были мертвы. Это было царство живых мертвецов, которые сами еще не знали об этом.

Слово «мертвец» пугает. Скажи обо всем собравшимся здесь людям, и они обидятся на тебя, пошлют куда подальше, а то еще и по лицу дадут. Но живой мертвец в моем понимании — это тот, кто одновременно живет в мире живых и в мире мертвых. Он выходит к живым и живые отталкивают его. Тогда он возвращается к своим, к мертвым. Там его понимают, там все такие же, как он. Только там скучно, потому что мир живых мертвецов ярок, привлекателен, но чудовищно мал по сравнению с бесцветным миром обывателей, которые не видят дальше собственного носа.

Думая обо всем этом, я абсолютно ясно почувствовал, что лично мне никогда не будет места ни в мире живых, ни в мире мертвых. Ни в мире обычных людей, ни в мире магов. И, пожалуй, все, что мне нужно — это забаррикадироваться ото всех огромными стопками книг, защититься заклинаниями неизбитых цитат высокой литературы и выходить на свет Божий только тогда, когда станет совсем невмоготу и при этом жить как среди мертвых живых, так и среди живых мертвецов, в мире, в котором правят ложь и презрение ко всему, что не входит в узких круг интересов или просто не модно.

Я отказался от предложения Светы переночевать у нее. Во-первых, вторая ночь подряд вне дома могла вызвать недовольство родителей, а с ними я ссорится не хотел. Потому я очень не люблю, когда они расспрашивают меня о моей личной жизни, мотивируя это тем, что думают о моей безопасности. Какая, к черту, безопасность! Людей похищают и убивают средь бела дня, и от этого никто не застрахован: ни олигарх, ни обычный студент. А когда мне приходилось отвечать на глупые вопросы родителей, я чувствую себя словно опять попал на медосмотр в военкомат, где всех сажали голыми в коридоре и в течение часа водили по кабинетам. Стесняться нечего, вокруг только такие же молодые парни, как ты, да врачи, которым стеснение к голому телу вообще чуждо. Но все равно неприятно. К тому же я выпил, и в духоте метрополитена меня немного развезло.

Я сидел и осоловевшими глазами смотрел на полупустой вагон метро и на Свету, которая выглядела уставшей, но все-таки довольной.

— Остался бы у меня, — уговаривала она. — Родители начнут ругать, что ты поздно и пьяный. Тебе охота это все выслушивать?

— Я их предупредил, что иду на концерт и у меня есть ключи. Мне одному хочется побыть, я слишком много сегодня узнал, о мой прекрасный Вергилий. Если это был лимб, то что нас ждет дальше, на нижних кругах ада?

— Да мы туда и не пойдем. Тебе охота видеть людей с раздвоением личности и полной шизой, наркоманов и алкоголиков, тех, кто вбил себе в голову, что помнит свои прошлые реинкарнации? Зачем тебе это? Ты не Данте, ты, может быть, и пройдешь спокойно все эти круги в качестве наблюдателя, но при этом в рай не попадешь, вернее в тот рай, что описывал Данте.

— А как насчет чистилища?