Лубянка и Кремль. Как мы снимали Хрущева

Каганович завел тогда такой порядок: на заседания Политбюро, Секретариата, на любое совещание, если меня приглашали, со мной всегда в роли «дядьки» ходил Митрохин — подстраховывал.

И начались мои будни в роли первого секретаря ЦК ЛКСМ Украины.

Первой моей задачей было быстро подобрать секретарей ЦК. Вторым секретарем по пропаганде я взял Г.Г. Шевеля с университетским образованием. Хороший был работник и к тому же хорошо пел. Я с ним проработал до 1950 года без забот и осложнений.

Константину Коваленко я предложил стать секретарем по кадрам. У него с национальностью было «почище», чем у меня: мать — гречанка, отец — украинец, но по окончании Казанского авиационного института он в анкете— в графе «национальность»— записал себя… татарином и долго потом не мог этот ляпсус исправить. Я пытался ему помочь, но это было очень сложно.

Лидию Гладкую я сделал секретарем по пропаганде, Людмилу Шендрик — секретарем по школам. Подобралась отличная команда зрелых, эрудированных, волевых людей, которая меня никогда не подводила и достойно представляла комсомол Украины.

Отличным был и мой главный актив— 25 первых секретарей обкомов комсомола из 25 областей: Б. Шульженко в Киевском обкоме, Максим Понипка в Полтаве, М. Андросов в Запорожье, Г. Мищенко (Мищенко Василий — в Тернополе) в Житомире, Александр Кадрышев в Одессе, Петр Елистратов в Херсоне, А. Смирнов в Днепропетровске, Кириченко в Харькове, Лысенко в Черкассах, Цыбулько в Сталино, Кулик Владимир во Львове и другие. Многие из них были прирожденными партийно-комсомольскими деятелями, золотой фонд партии и комсомола.

А началась моя работа первым секретарем ЦК ЛКСМ Украины со знаменательного события. В 1948 году предстояло празднование 30-летия комсомола. В связи с этой датой во всех уголках страны обсуждалось и подписывалось письмо комсомольцев и молодежи Советского Союза «вождю народов, учителю и другу советской молодежи» Иосифу Виссарионовичу Сталину. Постоянно в печати сообщалось, сколько миллионов подписей собрано.

Буквально на следующий день после избрания меня срочно вызывают на заседание Секретариата ЦК партии. Я недоумеваю и спрашиваю у девчат в приемной о причине вызова, те тоже ничего не знают: «Сказал: срочно вызвать».

Захожу. Каганович кивнул:

— Садитесь. Ваш вопрос будет последним.

В конце заседания Каганович говорит:

— Теперь обсудим молодого, да раннего. Только начал, а уже свои порядки заводит.

Я встаю ни жив, ни мертв.

— Слушайте, что вы там обсуждаете сейчас по всей Украине?

Я с облегчением вздохнул:

— Обсуждаем проект письма товарищу Сталину.

— На каком основании вы его обсуждаете, если мы, два члена Политбюро ЦК ВКП(б), — он кивает на сидящего рядом Хрущева, — не знаем ни текста, ни самого факта: кем прислано это письмо и откуда оно появилось? Как это понимать?

— Мы получили проект письма из ЦК ВЛКСМ и перевели его на украинский язык.

— Вот это молодцы. Додумались. Почему мне не сообщили?

— Я даже не подумал. Ведь секретарь ЦК по пропаганде подписал телеграмму в обкомы партии, чтобы оказали содействие.

— Какое право он имел это делать?! Ты неопытный — просишь, он опытный — подписывает, а мы с Хрущевым ничего не знаем об этом?! — разбушевался Каганович.

— Михайлов сказал мне, что текст одобрен Политбюро, — пытался я оправдаться.

— А мы что, уже не члены Политбюро?! Давайте текст письма!

— У меня с собой нет, я не знал, что меня вызывают по этому вопросу.

— Ну, ладно, — уже спокойнее сказал Каганович, — пришлите мне и русский, и украинский тексты.

После Секретариата я сразу направился к себе. Звоню НАМихайлову и докладываю, что получил выволочку за то, что два члена Политбюро ничего не знают о письме. Николай Александрович растерялся:

— Что? Как это «не знают»? Что говорили? Какие замечания? — разволновался он.

— Не знаю. Я передал каждому по несколько экземпляров— и тому, и другому, а дальше не знаю, как быть. Может быть, вы им позвоните?

— Нет, я звонить не буду. А как идет сбор подписей? Каганович отменил его?

— Все идет нормально. Он ничего не отменял.

На другой день звоню помощнику Кагановича, спрашиваю: есть ли какие-то указания?

Ребята смеются: «Никаких указаний нет, ничего не будет, потому что письмо составлено отлично». Действительно, лучшие писатели и поэты трудились над письмом. Все отшлифовано. Заканчивалось письмо стихами:

Мы имя вождя и в бою, и в труде
Несем, как гвардейское знамя.
Оно молодежь вдохновляет везде,
Как солнце сверкает над нами.
Наш мудрый учитель! Наш вождь и отец!
Клянемся мы радостью жизни,
Клянемся всей кровью горячих сердец
Служить беззаветно Отчизне.