Ложа в театре

С чувством нанесенного мне оскорбления я бежал от запертой для меня маленькой двери. Теперь я лучше понимал, что именно привело меня к ней. Фигура в ложе креолки мерещилась мне вызовом, направленным против меня. Если мне было мало этого нагло сдвинутого на затылок цилиндра, этих выставленных напоказ огромных рук, этого бинокля, нацеленного мне в висок, как дуло пистолета, — не переполняла ли чашу терпения закрытая перед самым моим носом дверь!

Возбуждение не оставляло меня, я приказал везти себя на публичный бал. Цинизм подобного места один мог рассеять меня. Я уселся за стол и приказал подать крепкий ликер, равнодушно глядя на танцующих. Внезапно почувствовал я на себе враждебный взгляд. Я повернул голову: созданный моим раздражением соперник шел мимо меня, ведя под руку двух раскрашенных женщин. Еще никогда его лицо не багровело так, дыша животным довольством. Никогда так не лоснились его щеки и не блистал так цилиндр, дерзко сдвинутый на одно ухо. Рыжая женщина, вцепившаяся в его далеко отставленный локоть, подобрала свои юбки, чтобы не задеть меня. Я знал ее, это давало ключ для моих поисков. Расплатившись, я пустился преследовать их в вульгарной толпе. Они скрылись, однако, вероятно, в заранее приготовленный кабинет. Я долго блуждал между спешащих составиться пар. Было уже поздно, мной овладела усталость. Я увидал вдруг рыжую женщину, готовую опереться на плечо подвернувшегося ей испитого танцора. Я без церемонии остановил ее. «С кем ты была?» — спросил я, беря ее холодную и влажную руку. «Отстань, — грубо отозвалась она, — почем я знаю! Не все ли мне равно, когда он платит лучше, чем всякий другой!»

Если я не мог ничего добиться о незнакомце, мне не составило никакого труда узнать все относительно той, кто называла себя Камиллой. Один мой приятель знавал ее близко. Несколько времени тому назад она скрылась с нашего горизонта. Ее видели некоторые в игорных домах составившего себе дурную славу курорта. Камилла поправляла свои дела, и подруги ее рассказывали, что она преуспевала в этом. Дошел слух о банке, сорванном при ее участии. Она имела отношение к подвигу, занесенному крупными буквами в летописи рулетки. Не называли, однако, главного действующего в этом деле лица. Камилла исчезла на некоторое время, пока не появилась, открытая мною, в ложе театра.

Все представлялось мне теперь обыкновеннее, когда из кресел оркестра я вновь наблюдал креолку и ее компаньона за преградой малинового барьера. Итак, это был обогащенный удачею конюх или осчастливленный капризом рулетки рыцарь с большой дороги. Не было ничего удивительного, что Камилла, избалованная более нежными связями, подумывала, как бы его сменить. Вероятно, немалая доля знаменитого выигрыша перешла к ней в шкатулку, и нового избранника сердца она могла бы избавить от лишних на нее трат. Презрительно усмехаясь, я видел ее упорно обращенные на меня взгляды. Избранником ее сердца был я, от меня зависело сделаться соучастником ее успехов и одним движением повернуть в свою сторону колесо Фортуны, однажды бросившей магический шарик на раскрашенное черным и красным игорное колесо.

Смеясь всей нелепости таких предположений, я с сожалением взглянул на ничего не ведающего о приготовленной для него участи счастливца. Самодовольство его не уменьшилось ни на одну йоту. Он бессмысленно улыбался в голую спину своей подруги или, запрокинув назад голову и округлив рот, блаженно зевал. Внезапная догадка заставила меня содрогнуться. В единственное мгновение я понял, что привлекало меня в этом более чем пошлом лице. Печать роковой участи, насильственной смерти лежала на нем, не возвышая и не просветляя его грубых и низменных черт. Его неведение, только что казавшееся мне комическим, теперь потрясало меня. Да! — этот закрытый взгляд я помнил у животных, которых ведут на бойню, и у солдат, которым не суждено вернуться с поля сражения. У меня закружилась голова, как если бы, приблизившись к краю пропасти, я заглянул в нее. Завеса времен приподнялась, я видел будущее…

Когда опустился занавес, театральный слуга подал мне ненеожиданную записку. Камилла писала мне: «Освободите меня, вы не раскаетесь». Все было так, как я и предполагал! Новая Анжелика призывала своего избавителя. Мольбы ее были напрасны, я не имел никакого желания ни разыгрывать пошлый водевиль, ни лицезреть зловещую драму. Разгаданный мной спутник креолки не обещал ничего доброго тому, кто столкнулся бы с ним. Знак судьбы был написан на нем слишком явными буквами. Он был опасен в своей обреченности. Несчастье подстерегало его. Его врага или друга грозило оно превратить в орудие неизбежного преступления.