Но соблюдать целибат после того, как побывал в киске Саши ровно двести двадцать семь раз, было чистой ёбаной пыткой.
Мои пальцы задерживаются на красных порезах на её бледной коже. Будет ли это пиздец, потому что я хочу поставить на ней больше отметин, чтобы весь мир мог видеть, кому она, блядь, принадлежит? Скорее всего.
Однако это не значит, что мысль исчезает.
Её голова склоняется набок и падает мне на грудь. Грёбанный пиздец.
На секунду я забываю, что злюсь на эту женщину. Нет, злюсь, это ещё мягко сказано. Я в ярости и так близок к тому, чтобы сойти с ума, когда думаю, что у неё есть кто-то другой.
Эти мысли заставляют меня задуматься о том, чтобы поджечь всю Россию только для того, чтобы избавиться от него.
Такие безумные, совершенно невозможные мысли не оставляли меня в покое с тех пор, как я услышал, как она говорила ему по телефону, что любит его и что вернётся к нему.
Как будто я когда-нибудь позволю этому случиться.
Добавьте ощущение предательства и того, что меня подстрелили, и я скатываюсь по спирали в бездну, которая мне даже не нравится.
Совершенно нет.
Я поглаживаю следы своих пальцев на её шее, и она прислоняется щекой к моей ладони, прижимаясь ближе, как будто я её безопасное убежище.
Скорее, я её ад, созданный на заказ.
Когда я вытираю капли пота с её лица, название бездны, в которую я упал, ударяет меня, блядь, в солнечное сплетение.
Так это называется, не так ли? Вот каково это, испытывать потребность владеть кем-то, потому что я раньше никогда не задумывался об этой концепции. Вот почему меня также преследуют образы худшего гнева, если кто-нибудь посмеет отобрать у меня эту женщину.
Это касается и её в том числе.
Я это и имел в виду раньше, если она и дальше не будет выбирать меня, я буду самым жестоким монстром в её жизни. Я полностью уничтожу её, пока один из нас не умрёт.
И это опасно. Не только для неё, но и для меня тоже.
Потому что она начинает выглядеть грёбаной слабостью. Она из тех, кого можно использовать против меня, чтобы поставить меня на колени.
А я не приемлю у себя слабостей.
Я всегда был из тех, кто играет, но никогда не позволял играть с собой. Я никогда не подходил слишком близко, никогда не раскрывал свои карты и не позволял эмоциям влиять на процесс принятия решений. Так что представьте моё чёртово раздражение, когда я понял, что самый прочный фундамент моего существования был поколеблен не кем иным, как врагом.
А Саша –
И пока я не смогу полностью склонить её на свою сторону, что включает в себя, что она ничего не должна от меня скрывать, ей придётся оставаться в серой зоне.
Теперь, если бы мой член понял, что трахать её безрассудно, это было бы замечательно.
Не помогает и то, что её обнажённое тело лежит передо мной, соблазняя меня взять её и напомнить ей, кому она принадлежит.
Я приподнимаю её достаточно, чтобы убрать влажное покрывало, вместе с секс-игрушками, ножом и моим ремнём, из-под неё, а затем кладу её на чистую сухую простыню.
Она очаровательно скулит, что никак не улучшает состояние моего изголодавшегося члена, затем со вздохом поворачивается на бок.
Мой самоконтроль был проверен сегодня больше раз, чем за всю мою грёбаную жизнь. Мне требуется вся моя сила воли, чтобы пойти в ванную и положить несколько полотенец в миску с горячей водой. Когда я возвращаюсь, она снова лежит на спине, каждый дюйм её обнажённой кожи открыт для меня.
Я смотрю вниз на свой член, который становится чертовски раздражающим.
— Серьёзно, сейчас? С каких это пор мы увлекаемся сомнофилией?
Единственный ответ, который я получаю, это жёсткая злая эрекция.
Я думаю о младенцах, лицах людей, убитых выстрелом в лоб из дробовика, потом о Юлии.
Последнее как раз помогает.
Я сажусь на край кровати и начинаю с того, что вытираю лицо Саши, затем её шею, более чем нужно задерживаясь на следах от моих пальцев. Затем я счищаю кровь с её груди и живота. После этого я особенно забочусь о том, чтобы протереть её неудовлетворённую киску. Она стонет, когда я вытираю её складки, и это грозит разбудить мой член после того, как я, наконец, усыпил его, поэтому я перехожу к её рукам. Ранее во время борьбы она повредила несколько ногтей. Я ласкаю их, а затем перехожу к красным полосам, оставленных ремнём.
После того, как я заканчиваю, я делаю это снова, касаясь каждого уголка, каждой впадины и шрама, оставленного пулей на задней части её плеча. У неё есть и несколько других шрамов, некоторые на животе, но большинство на руках и ногах.