Я начинаю пробираться по ветке, которая оказывается менее прочной, чем я ожидала, когда она ломается я подавляю вскрик, но две другие ветки ловят моё падение. Как только я обретаю равновесие, я прыгаю к балкону. Моя левая нога ударяется о перила, и я опять чуть не падаю, но вцепляюсь пальцами в стену и прижимаюсь к ней, прежде чем запрыгнуть на балкон бесшумно, как ниндзя. Я не останавливаюсь, чтобы осмотреть свою повреждённую ногу, но, когда иду стараюсь не давить на неё всем весом.
Балконная дверь закрыта, но изнутри до меня доносятся голоса, говорящие по-русски. Первый Виктора, его голос грубый и неприветливый, но второй… у меня учащается сердцебиение, и мне приходится постукивать по груди, чтобы нормально дышать.
Прошло так много времени с тех пор, как я в последний раз слышала ровный глубокий голос Кирилла, хотя его слов не слышно отчётливо, но я не могу не наклониться прислушиваясь. Я ничем не отличаюсь от наркомана, который наконец-то получил дозу после почти двух недель лишения.
Если этот план не сработает, то я, по крайней мере, я услышала его голос. Он жив. Он прямо здесь.
И ничто этого не изменит.
Всякий раз, когда я закрываю глаза, я вижу только его умирающее лицо. Я не могу стереть это, как бы ни старалась. Но это ... то что я слышу, как он говорит, может помочь сохранить его живым в моих кошмарах.
Через несколько минут голос Виктора пропадает. Затем, и голос Кирилла тоже.
Но я знаю, что он не уходил. Я чувствую его присутствие в комнате и даже чувствую намёк на его тепло сквозь стены.
Его одиночество даёт мне возможность, которой я так долго ждала, но теперь, когда это произошло, я не могу заставить себя пошевелиться.
Я остаюсь на месте, кажется, целую вечность, пытаясь заставить свои ноги сделать шаг вперёд, но не в силах пошевелиться. Через несколько мгновений я, наконец, хватаюсь за ручку балконной двери, глубоко вдыхаю и затем открываю её.
Звук усиливается в тишине, и я делаю паузу на то время, которое мне требуется, чтобы осторожно вписаться в дверной проем.
Затем я бесшумно проскальзываю внутрь и замираю, когда раздаётся щелчок пистолета у моего виска.
Я недооценила Кирилла. Поскольку он был ранен, я подумала, что, возможно, его рефлексы будут медленнее, но направленное на меня оружие доказывает, что это предположение далеко от реальности.
— Какого хрена ты здесь делаешь?
Медленно я начинаю поворачиваться лицом к обладателю холодного вопроса, но он придавливает дуло пистолета к виску.
— Тебе не нужно менять свою позицию, чтобы ответить.
— Могу я хотя бы посмотреть на тебя? — я ненавижу, что мой голос звучит так эмоционально и слабо.
Даже если он суров и безразличен. Даже если прямо сейчас он приставил пистолет к моей голове.
— Нет, — приходит его сдержанный ответ.
И все же я поворачиваюсь.
— Я сказал. Нет.
— А я хочу посмотреть на тебя, — я приподнимаю подбородок. — Так что, если ты собираешься стрелять, сделай это.
Чем больше я продолжаю разворачиваться, тем быстрее бьётся моё сердце. Я знаю, что он не выстрелит в меня. Если бы он хотел убить меня, он бы сделал это, когда очнулся. И он не стал бы мучить меня, отнимая себя у меня.
Конечно же, в тот момент, когда я полностью повернулась к нему лицом, он опустил пистолет.
Я приросла к месту, как будто поражённая молнией, из-за того, что смогла наконец-то посмотреть на него.
Хотя он одет в повседневные спортивные штаны и чёрную футболку, ни то, ни другое не может скрыть мужественного совершенства его телосложения. Он немного похудел из-за травмы, но его телосложение сохранило свою притягательность.
Татуировки в виде черепов, роз и человеческого сердца покрывают видимые части его предплечий и бицепсов, но теперь они не выглядят чрезмерно черными.
Цвет вернулся на его лицо, и его губы больше не бледные и потрескавшиеся. Его волосы, которые обычно уложены, в настоящее время падают на лоб, касаясь бровей. Он также отрастил более густую щетину, которая дополняет его очерченную линию подбородка.
Но что-то ещё заставляет меня задыхаться.
Все дело в его глазах.
Они... другие.
Хотя они и не такие безжизненные, как когда я видела их в последний раз, когда он очнулся в больнице в России. Но то также не тот напряжённый взгляд, который заставлял мой желудок сжиматься всякий раз, когда его глаза фиксировались на мне.
Сейчас у меня сводит живот, из-за нарастающего страха и беспокойства. Потому что эти глаза? Они холодны и апатичны. Почти как... у незнакомца.
И это ранит сильнее, чем огнестрельное ранение. Теперь я понимаю, что, пока я безумно скучала по нему и сходила с ума, беспокоясь о нем, он, вероятно, даже не думал обо мне.
— Что тебе, блядь, нужно? — снова спрашивает он тем же убийственным голосом.
Я киваю на него подбородком.
— Я хотела увидеть тебя.
— Ты увидела меня, а сейчас уходи, — он идёт в ванную, но я прыгаю перед ним, широко раскрыв руки.
— И это все?
Выражение его лица остаётся прежним, за исключением лёгкого раздражения.
— Должно ли быть что-то ещё? Может быть, церемония в твою честь?
— Кирилл... пожалуйста.