Ложь и любовь

Глаза не видели, уши не слышали. В пустом взгляде выражались только тоска и мука. Мишель не хотелось есть. Сон… Во сне приходил он. Одна ночь, проведенная с ним, повторялась как видеозапись. Мишель видела себя счастливой и его… Жизнь ее распалась на две половины: до этой ночи и после. До – пустота, после – беспробудная тоска. Мишель чувствовала это все острее. Вот когда она поняла, что имел в виду Жюльен Этьен, говоря на лекциях о понимании любви древними греками. Они считали ее независящей от человека страстью, болезнью, которая охватывает и томит, спасения от которой никто не знает. Рок, неизбежность. Человек беззащитен перед собственными чувствами. Влюбленные считались одержимыми и несчастными, если не находили удовлетворения своей страсти. Древние греки воспевали любовь, восхищались ею и боялись одновременно. Особенно если страсть была запретной. Древние трагики почти все свои произведения посвятили этой теме – неразделенная любовь, бессилие человека перед роком, судьбой. Только теперь Мишель поняла, что заставляло их думать так. Страсть жгла ее душу и сердце. Томила, рвала, истязала… Часами Мишель просиживала с одной тетрадью в руках. Она гуляла по улицам родного города, а перед глазами стояли едва распустившиеся деревья той самой аллеи в городском парке Базеля. Мишель не видела людей, машин. Если бы ее вдруг сбил автомобиль, она, наверное, умерла бы счастливой, потому что со смертью пришел бы покой. Мишель даже стала подумывать о самоубийстве. Мысль эта посещала ее все чаще и чаще, несмотря на то, что она всячески гнала ее прочь. Пройдет, это бывало и раньше, не я первая, не я последняя, повторяла она себе, пытаясь вспомнить подобные случаи, но на ум приходили, как назло, одни древнегреческие трагедии, в которых, если герои сами себя не убивали, измученные чувствами, то им помогали умереть. Мишель, возможно, хватило бы решимости. Но ее останавливала забота о родителях – она была единственной дочерью.

Дэвид Митчелл разрушил ее жизнь, В одночасье. Рассыпался хрустальный дворец, покатились в разные концы света розовые жемчужины ее несостоявшегося счастья. Кто? Кто внушает человеку с детства эту глупую мысль? Почему каждый рождается с уверенностью, что если вести себя правильно, учиться на чужих ошибках, то счастье достижимо, возможно. Нет… Все зависит от случая. Одному повезло, другому нет. Мишель всегда была рассудительной, даже слишком предусмотрительной. И что же? Это помогло ей? Только все осложнило…

Внезапно послышался стук в дверь.

– Да, – откликнулась Мишель, поспешно вытирая навернувшиеся на глаза слезы.

– Милая, пришел какой-то человек. Спрашивает, когда и сколько мы бываем дома. Какая-то социальная служба. Изучают нагрузку и что-то еще. Я не поняла. Вот анкета. Заполни. Он ждет внизу.

Мишель кивнула и взяла листок, который протянула ей мать. Вопросы показались ей странными: «Укажите точное время, когда вы бываете дома во вторник». То же самое предлагалось сообщить и обо всех других днях недели. Потом вдруг. «Хватает ли вам свободного времени?». Мишель прочитала название анкеты. «Цюрихский университет психологической студенческой службы».

– А вы заполнили? – спросила Мишель у матери.

– Да. – Мать кивнула.

Пожав плечами, Мишель стала вписывать ответы. Это заняло у нее от силы минуту. Потом отдала анкету. Дверь захлопнулась.

Мишель растянулась на полу. Мысли ее были уже далеко. Психологическая студенческая служба… Что за бред. Дэвид… Психология для нее теперь навсегда станет самой противной наукой. Уже стала. Мишель окинула взглядом комнату. Смешно. Но эта комната за годы ее детства вытерпела не меньше восьми ремонтов. Или, точнее сказать, коренных переделок. Она росла вместе с Мишель. По обоям на стенах, по мебели, по цвету штор можно было определить, сколько лет хозяйке комнаты. Начиналось все с розовых тонов. Сейчас комната была оббита мехом. Вся. Ковер, мебель. И везде нашиты кошачьи следы из кожи. Обои сделаны под мешковину, из отверстий которой выбиваются клочки рыжего меха. Потолок тоже оклеен мехом, но только белым. Она сама все это придумала.

Мишель усмехнулась. Как давно она ничего здесь не переделывала. Приезжала только на каникулы, и драгоценные часы отдыха от занятий не хотелось тратить на ремонт. Но теперь она все здесь снова переделает. Под средневековый стиль. Или под античный. Только бы чем-то заняться, отвлечься.

День прошел незаметно, разряженный в траурные одежды сумрачных мыслей и скорбных чувств.

Мишель сидела в своей комнате, задумчивая и грустная. Вся ее жизнь совершалась сейчас внутри, не видимая, не слышимая никем, но оттого не менее глубокая, тяжелая. Бывают люди, которые от горя мечутся в исступлении, обращаются ко всем со своими проблемами или находят утешение в том, чтобы ломать, крушить все вокруг. Мишель никогда не была такой. Что бы ни случилось, она редко выплескивала свои эмоции на окружающих. Говорят, от этого развиваются болезни, даже смертельные. Иногда Мишель хотелось кому-то открыться, но внутри словно был барьер, не позволяющий довериться даже самым близким.