Ложь грешников (ЛП)

— Мои дела тебя не касаются. Моя жизнь, вне этого соглашения, тебя не касается. Если я узнаю, что ты пытаешься узнать обо мне что-то еще, это соглашение будет немедленно расторгнуто. Понятно? — Его глаза сузились, темные брови слегка нахмурились.

Я медленно кивнула. Что ж, вот и мой ответ. Джей замешан в чем-то сомнительном. Если бы он был просто бизнесменом, он бы не ответил с такой же холодной уклончивостью или угрозой. Или, возможно, это просто еще одна часть игры, еще одна попытка контролировать все переменные, удерживая меня на одном месте.

Ни один из этих вариантов не был особенно хорош, но сейчас я уже слишком глубоко увязла.

— Я не собираюсь оставаться здесь, сидеть и ждать тебя, — ответила я, даже не потрудившись прокомментировать его команду, чтобы я не рыла о нем информацию. — Если тебя здесь нет, то и меня здесь нет. У меня нет таинственной жизни, которую я держу в секрете, и думаю, ты не будешь удивлен, но у меня нет стабильного графика. Мой бизнес, по большей части, ведется по выходным. И эта работа важна для меня. Из-за этой работы я плачу аренду за свою невпечатляющую квартиру, кормлю себя и обуваюсь в туфли, которые обожаю. Да, я, конечно, не пугающая личность, но, если из-за этого соглашения ты ограничишь меня покупать возмутительно дорогую и красивую обувь, я напугаю до чертиков даже тебя. — Нахмурилась я, скрестив руки на груди. — Я очень усердно работала, чтобы развивать свою карьеру, и не буду ставить ее под угрозу ради какого-то мужчины или какого-то соглашения.

Вот так-то. Я не поставлю просто так печать на этом соглашении, которое, скорее всего, было проработано для всех девушек, а не для какой-то конкретной, хотя на него согласились многие до меня. Но это единственное, за что я могла держаться, говоря себе, что я все еще феминистка, потому что я отстаивала эту единственную вещь.

Я, конечно, надеялась, что мы будем спорить. Этот человек не привык к спорам, понятное дело. Но я хотела. Несмотря на все мои убеждения, мою независимость, я, несмотря ни на что, испытывала сильное искушение согласиться на всё. Из желания угодить ему, из отчаянного желания обладать им.

Джей не стал спорить. Однако он долго молчал. Возможно, целенаправленно. Оставив меня в подвешенном состоянии.

— Очень хорошо, — наконец согласился он, и его лицо вернулось к своему первоначальному ледяному виду. — У тебя не будет другого мужчины, — продолжил он. — Это не подлежит обсуждению. Пока ты моя, ты моя. Я не делюсь. Если я узнаю, что ты отдавала то, что принадлежит мне, другому мужчине, все кончено.

В его словах была угроза. Что-то пугающее.

Но, тем не менее, я кивнула. Эта… договоренность еще даже не началась, и я не могла представить, как впишу другого мужчину в свою жизнь. Джей ясно давал понять, что намерен занять все пространство в моей жизни.

— Ты принимаешь таблетки? — спросил он, и я снова медленно кивнула.

— На этой неделе тебе сделают противозачаточный укол, — продолжил он. — Я буду присутствовать. Потом, если эта договоренность сохранится, во второй раз я тоже приду.

— Но я на таблетках, — сказала я ему.

— Да, но я не увижу того, как ты принимаешь их каждый день. Это не подлежит обсуждению. Если у тебя с этим проблемы, ты, конечно, можешь уйти прямо сейчас. Но я тверд в этом вопросе. Я могу предоставить документы, в том числе и твои, что мы оба здоровы.

Его настойчивость в этом вопросе была еще одним доказательством того, каким человеком он был. Очень своеобразным. Богатым человеком, который жил определенной жизнью. Нуждался в контроле, жил таинственной, и вполне вероятно, опасной жизнью. Он не хотел, чтобы какая-то женщина поймала его в ловушку беременности.

— А почему ты не сделаешь вазэктомию (прим. хирургическая операция, при которой производится перевязка или удаление семявыносящих протоков у мужчин. Другими словами, мужская стерилизация)? — спросила я.

Он поднял глаза, прищурившись, глядя на меня, как будто никто никогда не спрашивал его об этом. Ни одна женщина не взваливала на него бремя контрацепции, когда он выдвигал свои собственные условия.

— Как я уже сказал, этот пункт не подлежит обсуждению, — повторил он, не отвечая на мой вопрос.

Что меня разозлило. Сильно. Более чем сильно.

— Я должна изменить свой распорядок дня, изменить количество гормонов в своем теле, потому что ты не хочешь, чтобы тебя подрезали? — огрызнулась я.

Я хотела подразнить его. Заставить его позлиться, проявить какие-то эмоции, страсть. Я жаждала увидеть это в нем.

Но он просто смотрел, и выражение его лица было лишено эмоций.

Я начала потеть под тяжестью его пристального взгляда. Его невозможно убедить в обратном. У него не было ни вины, ни сострадания. Никакой доброты. Это был жестокий человек, который не прогнулся бы ни на дюйм ради меня. И все же он ожидал, что я сломаюсь ради него.