Ложь

Варя вырастала красавицей. Прежняя ее «кубастость» с годами пропала, вылилась в крепкую стройность и гибкость. На диво ладная выравнивалась девочка, и еще потемнели и гуще и длиннее стали и волосы, и красивыми, упругими змеями мотались теперь по спине. Все реже и реже приходила она к Акантову с отцом. Некогда было. А когда являлась она, была еще молчаливее, и этим молчанием своим сильно досаждала отцу.

– Ну, чего ты все молчишь, Варюшка?.. Верите ли, ваше превосходительство, она и дома со мною все в молчанку играет. Чисто немая какая… Прошибиться в каком слове боится… А ты, Варюшка, не боись. Я и сам-то не дюжа ученый, Гутарь с нами по-домашнему. Я ейную начальницу просил, чтобы ее и русскому учили. Ну, скажи, чему тебя учили…

– Histoire, géographie[52]… еще эти, которые писают, écrivans russes…

– Ну, во, во, – обрадовался Чукарин… – Ить ты мне прошлый раз правильно называла… Ну, назови генералу… Какие же русские писатели были?.. Как тебя учили?..

– Пусскин… Гоголь…

– Ну, вот… Отлично… Это, ить, она только вас стесняется… Ну, дальше?

– Моголь… Распютин…

– Так я же тебя, Варюшка, поправлял… Чему их и тольки учат, ваше превосходительство!.. Конешно, я сам малограмотный, ну, стало быть, начали ее про Русскую историю спрашивать, про великую войну, про Платова, – и чего несет! – и с Дона, и с моря, и не разберешь ничего… Все у нас кнут и рабство… Казаки – опричники…

– Ты, папа, oprichnik, – смеясь и тоненьким пальчиком тыкая в грудь отца так, что звенели его кресты и медали, задорно, кокетливо сказала Варя. – Опришник!..

– Чисто с нею и смех и горе. Ну, рази могу я на нее сердиться?.. Уж вы, ваше превосходительство, нашли бы свободную минуту когда, погутарили бы с нею, разъяснили бы ей чистую правду, а то приедет на Дон – срамота одна: ничего-то она про нас не знает…

XII

С приездом Лизы посещения Чукарина и Вари стали еще более редкими. Лиза и Варя познакомились, но не подружились. Заговорили по-русски. Чуткая Лиза сейчас же поняла, что Варя не говорит свободно на родном языке, и перешла на французский. Акантов из своей каморки прислушивался к разговору. Разговор стал серьезным, не девичьим. Они не ссорились, но в чем-то не соглашались друг с другом. Потом замолчали, и Варя стала собираться уходить. Лиза ничего не сказала отцу о том, какое впечатление произвела на нее Варя, а Акантов уже знал, что, если Лиза чего не сказала, то и спрашивать ее об этом не следует…

Наступила зима, – редкое в Париже явление: выпал снег, – и на несколько дней стали морозы. Акантов ожидал к себе Чукарина с Варей. Должно было состояться второе свидание с Варей Лизы. Но Лиза собралась уходить.

– Ты куда же, Лиза? У нас Чукарины будут…

– Прости, папа… У меня дело. Мы сговорились с Натальей Петровной и Татушей, поехать вместе. Работа налаживается. Платья, сделанные по моим рисункам, очень понравились. Может быть, где-нибудь устроимся…

– В воскресенье?

– Да, в воскресенье, так сговорено.

– А нельзя это отменить?

– Зачем, папа?

– Варя у нас будет и Авдей Гаврилович.

– Ну, так в чем же дело?..

– Видишь ли… Авдею Гавриловичу ты очень понравилась. Особенно то, что ты так хорошо говоришь по-русски. Он очень просил меня устроить так, чтобы ты и Варя возможно чаще были вместе, чтобы ты влияла на Варю…

Лиза улыбнулась.

– Думаю, что, это ни к чему… Мы говорили с Варварой Авдеевной… По-французски, конечно. По-русски оказалось невозможно… Ничего не выходит. Учить – можно… Но надо долго, и нужно, чтобы на это было желание самой Варвары Авдеевны. А она этого не хочет… Совсем не хочет…

– Отец ее этого очень хочет.

– Папа… Мне не хотелось тебе говорить… И боялась я, чтобы ты обо мне чего-нибудь не подумал… Но Варвара Авдеевна… Она – француженка… Па-ри-жанка… И мне… Кроме всего этого, трудно быть с нею… Она так несправедливо и неверно и, главное, гадко говорит про Германию. Убеждать ее бесполезно… Она просто не слушает, и не верит; наши жизни разные. У нее своя жизнь, а у меня – своя, вернее – никакой…

В дешевенькой, потертой шубке из фальшивого леопарда и в такой же шапочке, привезенных из Германии, Лиза стояла у двери.

Глубоко взволнованный словами дочери, Акантов встал и, стоя против Лизы, сказал глухим голосом:

– Что же это будет, Лиза?.. Ты думаешь, как немка, тяготеешь к Германии… Варя – француженка… Парижанка… Что же будет?.. Когда вы все вернетесь в Россию?..

– Да… Если вернемся, – быстро и жестко сказала Лиза, открыла дверь и застучала башмачками по деревянной лестнице.

Почти сейчас же пришел Чукарин, без Вари.

– Здравие желаю, ваше превосходительство, – сказал он, пожимая руку Акантова. – Я к вам покамест один. Варюша припоздает маленько. У меня ишшо и дельце до вас имеется… А Лизавета Егоровна ушли куда?.. Я встречался с ними… Возвернутся, ан нет?..

Акантов не ответил. Он видел, что Чукарин был озабочен и как будто и печален. Он был не в форме, не в обычной праздничной рубашке, с орденами и при погонах, а в новом, сшитом у казачьего портного, пиджаке, неловко сидевшем на его могучих, широких плечах…