Свистнул бич, и сытые лошадки, вывезенные с польской экономии, потянули прочь доверху гружённую мешками с обмолоченным зерном телегу. Им заорали вслед, но новая очередь из автомата заставила присмиревшую толпу отстать. Телега запрыгала по лесной дороге, жалобно скрипя под тяжестью, но катила ровно, не заваливалась. Новенькая была, крепкая, бывший хозяин для себя ладил.
– Шо за народ, га? Только патроны на них потратил, – плюхаясь рядом с племянником на козлы, пожаловался Олекса. – Защитники голодать должны, пока они своих пискунов откармливать будут! Ну никакого соображения!
– Как бы они нас по дороге не перестрели! Злые, шо собаки! – насторожённо оглянулся Гриць.
Олекса напряжённо сдвинул брови:
– Вот что… Спрячем пока! В том схроне, где поляки ховаться пытались – ни в жизнь не догадаются, что мы там хлеб запрятали! Завтра с подмогой приедем да заберём.
– А если хозяйки раньше возвернутся? – спросил Гриць.
– Ты говори да не заговаривайся! – Олекса влепил племяннику подзатыльник. – Поляки сюда никогда не вернутся. Наше тут всё! А до «хозяек» тех мы ещё доберёмся… и до большевичков, з якими они ушли, тоже! Гуся ихнего я живьём зажарю!
Телега поскрипывала вдоль берега озера. Въехала в деревню… Среди начисто сожжённых домов мелькнул человеческий силуэт – не иначе, кто из уцелевших ляхов вернулся. Ничего, на обратном пути поищем, кто тут, – и не станет никого!
Господский дом обгорел до черноты и словно перекосился набок, но потайная дверь в подвал открылась исправно. Пыхтя, дядюшка с племянником принялись просовывать мешки внутрь.
– А може, ну его, возвращаться, скажем панам с Резедентуры, де той хлеб шукаты, тай годи? – спросил племянник, опасливо косясь по сторонам. Проход в стене сомкнулся, скрывая отбитый у клятых ляхов урожай.
– А… навищо им то знать? – Олекса искоса поглядел на племянника и гулко хохотнул. – Ох, дурной ты у меня, чисто телок! Ну сам подумай! Паны с Резедентуры що сказали? Хлеб с польских полей – для тех, кто за свободу бьётся! А мы что делаем? За свободу и бьёмся! Вот сами о себе и позаботимся. Я уже и перекупщика нашёл. – И он запрыгнул на опустевшую телегу. Усмехнулся в усы, глядя на ошарашенного племянника. Молодой ещё хлопец, зелёный… Ничего, научится. Сейчас главное, хлеб перепрятать: подешевел он, как поляков-то убивать начали, да только как немцы всё подчистую выгребут, цены опять взлетят.
Он всё ещё вычитал и складывал в уме, приходя всё в лучшее расположение духа, когда автоматная очередь ударила из прибрежных кустов, опрокидывая его на дно телеги. Гриць сиганул с облучка, рванул к воде… и канул в заросли. Только стебли осоки переламывались один за другим под хлёсткими ударами новой очереди.
Рыжая девушка в потёртой гимнастерке выскочила на берег с автоматом наперевес.
– Trafilem? – отрывисто спросила одна.
– Nie wiem[80], – ответила вторая, такая же рыжая. И добавила по-польски: – Что они тут делали? Мне сдаётся, или они и впрямь от нашего маетка ехали?
– Проверить бы… – сказала та, что с автоматом, и даже уже сделала шаг.
Но её сестра только покачала головой:
– Не успеем, Кшися. Пан Йосип сказал – приказ пришёл. Отряд перебазируется. Через час мы должны быть в лагере. – Она с тоской поглядела в сторону имения и вздохнула. – Кто знает, когда мы сюда вернёмся? И вернёмся ли вообще?
– Может, так оно и к лучшему, – ответила Кшися. – Жаль только, я маленькому Павлуше обещала пристрелить убийцу Малгоси. – Она окинула неподвижную осоку внимательным взглядом и досадливо дёрнула плечом. – Хоть старшего Слепчука достали. Пан Бог даст, и младшего найдём. – И обе скрылись в лесу.
Долго было тихо, потом осока зашевелилась, Гриць поднялся – и побрёл, зажимая рану в плече, но не останавливаясь.
– Прочь, – бормотал он. – Прочь отсюда. А то найдут ведь.
Севка ворвался в рабочую комнату детективного агентства «Белый гусь».
– Всем привет! Новое дело есть?
Полулежащая на своём столе Катька приподняла голову и меланхолично вздохнула:
– Ну хоть кто-то нормально отдохнул – энтузиазм так и прёт!
– Можно подумать, тебя на каникулах работать заставляли? – фыркнул Сева.
– Представь себе. – Вадька пальцем поправил дужку очков. – Самая настоящая работа оказалась, причём почти по специальности. Мы клад искали!
Белый гусь Евлампий Харлампиевич согласно гоготнул.
Кисонька, набиравшая воду из кулера, выронила стакан и изумлённо уставилась на Вадьку:
– Да ты шутишь! Потому что мы тоже!
– Нет, это вы все прикалываетесь! – возмутился Сева. – Не могли же мы искать клад все вместе – но при этом каждый в отдельности?
– Ну и как? – хмыкнула Мурка. – Нашли? Потому что мы – нет!
– Кое-что нашли, а кое-что – нет, – уклончиво ответил Вадька. – Но может, ещё найдём. А ты? – Он повернулся к Севе.
– А я… – Сева вспомнил плотно уложенные пачки долларов на мешках с хлебом и кровь: свежие пятна на долларах, очень старые, побуревшие – на мешках. И хрипло выдавил: – Нашли. Но лучше бы не находили.