Ловушка горше смерти

Их встретили громкий лай Лабрадора и гортанные причитания бабушки Гаянэ по поводу исчезновения вязаной шапочки внука.

— Чаю! — распорядился Карен. — Пока мы будем гулять с собакой — еды побольше, горячую ванну для Ивана. Атам, пошли!

Пока они выгуливали пса, Иван все еще не чувствовал холода. И в ванной, в ярком свете дневной лампы, увидев в запотевшем круглом зеркале свою полосами ободранную шею, он вздрогнул от запредельного озноба и медленно погрузился в горячую воду. Перед глазами у него были влажные от пара голубые плитки.

Потом, накормленный и согревшийся, он сидел в комнате приятеля и непослушными пальцами пытался залатать куртку, а Карен говорил ему:

— Две недели дрессуры, потом Атам будет ходить со мной на тренировки.

Думаешь, нет? И мать больше за мной не приедет. У меня все бывает так, как я захочу…

Иван не знал, исполнил ли Карен свое намерение и что получилось с псом, потому что перестал посещать спортивную секцию. Сестра Катя заболела гриппом (хворь вновь вернулась в город вместе с последним месяцем зимы); он выхаживал ее в больнице, в пульмонологическое отделение которой она попала с тяжелым осложнением. Утром он был с ней до начала занятий в школе, затем вечером шел туда снова и возвращался домой вместе с Линой уже затемно.

Однако шахматный клуб мальчик не бросил. Правда, из-за нищеты бывшего Дома пионеров занятия стали нерегулярными, а руководитель означенного учреждения Иосиф Александрович, упрямо бодая лысым лбом воздух и поминутно хватаясь за сердце, снова и снова восклицал, что не допустит перевести дело его жизни на коммерческую основу. Но Иван приходил туда и погружался в ирреальный и пустынный мир изящного совершенства.

Через месяц, в начале весенних каникул, позвонил тренер Марат и потребовал объяснений. Алексей Петрович сидел на кухне, мрачно отхлебывая чай, Лина с девочкой ушли в детский сад.

— Позови отца, — выслушав Ивана и помолчав, сказал Марат.

Телефон находился в прихожей, еще один аппарат, параллельный, — в комнате старшего Коробова. Мальчик встал на пороге кухни и, не глядя на Алексея Петровича, через силу произнес:

— Папа, возьми трубку…

Алексей Петрович тяжело поднялся и, отодвинув Ивана плечом, прошел к себе. Трубка на столике в прихожей взорвалась голосами; Иван осторожно опустил ее на рычаг и сел в кресло. Тонкие крепкие пальцы его подрагивали. Через три минуты появился Алексей Петрович, и мальчик поднялся.

— В чем дело? — спросил Коробов. — Тебя что-то не устраивает в работе тренера?

— Нет, — отвечал мальчик удивленно. — У меня нет никаких претензий. У нас были прекрасные отношения.

— Претензий? — воскликнул Коробов. — Что ты вообще в этом смыслишь, щенок!

— Не говорите со мной так, — сказал мальчик, — если хотите услышать от меня какие-то объяснения.

— Что ты себе выдумал, Иван? — тоном ниже проговорил Алексей Петрович.

— У тебя уже наметилась прямая дорожка в спорте. Марат собирался с осени перевести тебя в старшую группу, он хотел индивидуально работать с тобой…

— Для чего?

Коробов повернул к мальчику свою крупную голову с неровно подстриженными волнистыми темно-русыми волосами, и выражение его слегка одутловатого лица стало удивленно-озабоченным, словно он наткнулся на невидимое препятствие.

— Ради чего я должен индивидуально работать? — повторил мальчик, глядя, как набрякшее левое веко Коробова начало медленно подрагивать. — Если вы мне объясните, зачем человеку заниматься тем, что его нисколько не интересует, и убедите в необходимости этого, я вернусь в секцию.

— А делать то, что велят тебе взрослые, ты, значит, не намерен?

— Нет, — сказал мальчик.

Все, что произошло секундой позже, Коробов попытался выложить Лине, едва перед ней и девочкой открылась входная дверь. Она даже не успела расстегнуть плащ.

— Стоп! — сказала Лина. — Погоди… Ванька! — позвала она сына, который появился из комнаты и, ни на кого не глядя, подошел к девочке и присел перед ней на корточки. — Погуляй с полчаса с Катей, пока я приготовлю ужин.

Они ушли, а Лина, раздевшись, прошла на кухню; Алексей Петрович ввалился следом и сзади обнял ее за плечи. Женщина увидела почти пустую бутылку дешевого красного вина на столе, фужер и недоеденный бутерброд с ветчиной.

— Тебя же просили оставить ветчину детям к ужину, — высвобождаясь из его рук, раздраженно сказала она. — Ладно, теперь говори, что случилось.

— Я ударил его!.. — выпалил Коробов. — Да, да, что ты на меня уставилась? — Как бы предупреждая ее гнев, Алексей Петрович уже кричал. — Если бы ты видела его лицо! Наглое, тупое, упрямое! Он смотрел на меня, будто я какой-то недоумок, тля паршивая… Он…

— Не шуми, — сказала Лина, — я устала. — Она вынула из подвесного шкафчика сигареты, чиркнула спичкой, выплеснула остатки вина в чистую рюмку и выпила одним глотком. — Сядем, и ты спокойно расскажешь, из-за чего вы поссорились.

— Зачем ты куришь? — произнес Коробов машинально. Ему уже расхотелось говорить, и Лина поняла это. Однако, зная все эти мрачно-капризные предзнаменования коробовского загула, она все-таки хотела услышать его версию происшедшего.