Ловушка для Черного Рейдера

Ну, то, что Дергунов оформил тогда два экземпляра протокола, а не один, который, будучи присоединенным к следственным материалам по так и не возбужденному уголовному делу, был благополучно, как и ожидалось, «утерян», причем вместе со всем остальным, стало ясно почти сразу. Но Алла с Игорем забрали и копии, и вторые экземпляры дальнейших показаний свидетелей с собой, и это оказалось у них, по сути, единственным доказательством происшедших преступлений, которые «свои люди» в областных правоохранительных органах и не собирались расследовать. Наоборот, их единственным желанием было разом покончить со всем компроматом. Утопить его. Либо элементарно запугать свидетелей напоминаниями, например, о приближающихся пенсиях. Но… увы, документальные свидетельства-то остались. Вопреки надеждам и к великому огорчению «защитников чистых мундиров».

К Маркину, очень медленно приходящему в себя и еще не разговаривающему, была после жалобы в адрес депутата Государственной думы от губернии, — отправленной по настоятельному совету Аллы, — наконец-то допущена мать. Но что она могла узнать, кроме констатации того трагического факта, что все тело сына — в самом деле было сплошным синяком, и по окончательному врачебному диагнозу, у Евгения, в результате его попытки самоубийства, случился разрыв спинного мозга в поясничной области. Это что же?! Обездвиженный калека на всю оставшуюся жизнь?!. Да и об этом Серафима Петровна узнала нечаянно, ей категорически запрещали притрагиваться к сыну, который только с трудом приоткрывал веки, но даже губами не шевелил. Но она случайно присутствовала, когда медсестра, морщась, выносила утку из-под недвижимого больного, лежавшего на вытяжке, причем в таком положении, что оторопь брала. Как на пыточном столе. Тогда и увидела своими глазами. После чего ей стало так плохо, что пришлось нюхать нашатырь и пить «от сердца», а лечащий врач, почти не стесняясь в выражениях, по-базарному орал на медицинскую сестру, нарушившую чуть ли не основную, определяющую заповедь любого врача: не навреди!

Таким образом, получалось, что калекой младший лейтенант сделал себя сам, по собственной воле. А отсюда следовали и немедленные выводы: о каких таких пытках может идти речь, если потерпевший, по авторитетному заключению врачей, сам виноват в своем несчастье? Ну и что, что его допрашивали о причастности к пропаже также потерпевшей Крюковой? Кто его прыгать-то из окна заставлял? Надо было подождать еще немного, не нервничать, и обстановка бы прояснилась. И всякие обвинения, или, правильнее, подозрения, были бы с него немедленно сняты. Так почему же он пошел на такой нелепый, фактически самоубийственный, шаг? Или все-таки чувствовал какую-то свою вину, но скрывал ее от следственных органов?

Ну, а насчет неправомерных действий милиции? О которых пытаются собирать нелепые доказательства всякие правозащитники, давно замеченные в ненависти к правоохранительным органам вообще, так и там дело ясное. Да, увы, иной раз нервы у следователей не выдерживают, когда речь идет об изнасилованных и убитых девушках! А кто выдержит?! Ну, и не доказано! И слаба богу, что не доказано!..

Однако небольшой поворот в сборе улик наконец-таки состоялся после того, как был выпущен из камеры старший сержант Иван Филиппов.

Он рассказал Лене, а затем, по ее просьбе, и участковому уполномоченному, занимавшемуся этим делом уже как своим личным, про все обстоятельства допросов и своего пятисуточного «сидения» в камере следственного изолятора. Подробно рассказал, как его избивали, требуя, чтобы он сначала сам сознался в изнасиловании и убийстве Нины Крюковой, а затем чтобы оклеветал своего коллегу и товарища Женю Маркина. При этом подробно описал своих палачей, и «образы», как говорится, полностью совпали с теми, о которых говорила Нина. Но, главное, Иван рассказал, как ему сфабриковали «хулиганку» по заявлению какого-то, очевидно своего, милицейского агента — из бомжей, судя по грамотности его заявления в милицию. Ему тогда сразу же стало ясно, что они оставляют его в качестве возможного кандидата на «назначенного» убийцу. Ну а традиционные напоминания по поводу того, как уголовники обычно поступают в камерах с насильниками, — это уже в порядке вещей. Почему-то считается, что после этой угрозы каждый обвиняемый, даже в надуманных преступлениях, должен немедленно «расколоться» и самостоятельно повесить себе на шею любые нераскрытые «ретивыми» оперативниками преступления. Вот так и прекращаются затем уголовные дела. Данное обстоятельство давно, конечно, не новость ни для газетчиков, ни для правозащитников, но оно — лишнее доказательство непробиваемости системы, тут уж никуда не уйдешь. По принципу, известному из «бородатого», советского еще анекдота про нерадивого председателя колхоза, у которого полностью развалилось хозяйство, а тут вдруг иностранные журналисты понаехали! «Та нехай клевещуть!» Вот и весь тебе сказ…