Ловушка для Черного Рейдера

Если Алла и изменилась, то, по мнению Александра Борисовича, не в лучшую сторону. Была молодая, бойкая, стриженная под мальчишку и с таким же независимым и нахальным характером, который предназначен был ей судьбою лишь для того, чтобы она мешала нормально дышать всем, кто ее окружал или соприкасался с нею в своей деятельности. Типичная юная провинциальная газетчица со столичными амбициями. При этом следовало отдать ей должное, Алла не «придуривалась», не разыгрывала роль какой-нибудь неистовой губернской «Марфы-посадницы», а ее действительно, причем, в буквальном смысле, «изнурял» синдром справедливости. За это ей, вероятно, и прощалось коллегами многое из того, за что от других, подобных ей сотрудников, как правило, охотно избавляются в творческих коллективах. Ну, а ее сокрушительную настойчивость Турецкий испытал на себе. И, надо быть справедливым до конца, искренне возненавидел. Не в том смысле, чтобы отравить, зарезать или задушить, а в плане ни-ко-гда больше не встречаться, не пересекаться, не присаживаться на одном гектаре… Но… человек только предполагает… А по прошествии длительного времени всем кажется, что твое прошлое, которое стоило тебе огромных нервов и здоровья, было восхитительным и недооцененным тобою же самим по причине собственного эгоизма и чрезмерной близорукости.

У Аллы был измученный вид, а на лице, лишенном макияжа, тускло светились усталые глаза непонятного серо-голубого оттенка. И задорную прическу молодости заменили серые, почти бесцветные пряди неровно обрезанных волос. М-да, где ты, юность былая?.. А ведь она наверняка еще и не приблизилась к своему «тридцатнику». Жизнь не удалась? Вероятно, в этом и главная причина. А так фигурка вроде ничего, соответствует возрасту, вот только бы одеться девушке помодней, поярче, что ли. Турецкий кашлянул, смущаясь по поводу того, что Алла могла прочитать его мысли, поднялся и протянул девушке руку. Сказал преувеличенно бодро:

— Здравствуй, рад видеть. Садись, кофе хочешь?

Она кивнула, и Турецкий крикнул в предусмотрительно открытую Алевтиной дверь:

— Аленька, давай угостим нашу гостью кофе?.. Ну, рассказывай, я внимательно слушаю. Но прежде — два слова. У вас там тогда все нормально закончилось. Осудили?

— Да, — Алла кивнула, но словно неохотно. — Там еще история, правда, была, но Бог с ней… Александр Борисович, я не просто пожаловаться на судьбу-злодейку, я для себя нормального, человеческого выхода не вижу. Помогите, пожалуйста, разобраться, больше мне и верить некому.

— Что так? Ты же была всегда такая уверенная, жесткая и бескомпромиссная в этом смысле. Укатали, значит, Сивку крутые горки?

— Укатали, Александр Борисович, — она тяжко вздохнула, и глаза ее наполнились слезами.

А это уже — ни в какие ворота! Турецкий не помнил такого, чтобы Алла даже в самых сложных для себя ситуациях готова была пустить слезу. Значит, действительно достали… И ему стало почему-то вдруг пронзительно жалко эту милую, в общем-то, девушку, с явно не сложившейся судьбой. Иначе что бы ее принесло в Москву, которая, как всем известно, слезам не верит?..

«Ведь действительно укатали», — думал он, по мере того, как тянулся ее невеселый рассказ. Когда-то, на заре его службы в прокуратуре, о подобных ситуациях как-то и не задумывались, потому что они просто не могли «иметь место быть», как выражается канцелярская братия. А теперь это — банальность, и попадаются на такие «крючки» разве что наивные провинциалы, по странным обстоятельствам еще не изжившие в своих взглядах веры в честность, справедливость, порядочность, ну, и в прочие химеры, не имеющие права на хождение в новом обществе «трескучих» демократов. А они, дурачки, все еще верят во что-то. Просто клад для всякого рода проходимцев…