– Да. Пианист. Короче, был он на территории проигравшей страны. Где многие его знали и очень не любили. Фортепиано же в то время было вроде пушки, диапазон-то ого-го. Один пианист берёт пару аккордов – и вот человек двадцать уже лежат и помалкивают. Там, в столице проигравшей страны его и встретила почётная комиссия. А он к тому времени уже так уколдовался, что перестал понимать, когда он за клавишами, а когда – нет. Ну, и сбацал прямо по воздуху… бедняг по стенам размазало. И знаешь, когда он понял, что играл на воздухе?
– Когда забеспокоился, что клавиши забрызгал? – Слабая улыбка, но ощутимо ехидная.
– Точно. Оказалось, что та часть музыки, которая и есть магия, не зависит ни от струн, ни от деревяшек. Остальные пианисты живенько посадили первооткрывателя на музыкальную шкатулку и стали исследовать звукомагию.
– На музыкальную шкатулку? – тихо переспросила Эгле, глядя прямо перед собой.
Я понял, что она не требует объяснения, а выражает эмоции по этому поводу. Все счастливые обладатели плеера знают, что его предком была музыкальная шкатулка. Они полагались всем сумасшедшим и одержимым. Внутренняя мелодия постоянно подавлялась мелодией шкатулки. Это превращало человека в овощ. Но зато в таком виде он был безопасен для общества.
Пугающее наследие Мелодии Духа. Единственное, что от них оставили пианисты в те жуткие годы. Неудивительно, что все так ненавидели и пианистов, и адептов Мелодии Духа. Но ладно уж, может, не так всё плохо, раз эта страшная штука мутировала в плеер.
– Ну, – невесело хмыкнул я, – как это у нас обычно бывает с первооткрывателями…
Мы помолчали, глядя на небо, где было всё меньше красного и всё больше синего.
– Пойдём? – предложил я. – Нам ещё в город возвращаться, а автобусы отсюда ночью не ходят.
Эгле рассеянно взглянула на меня. Судя по её лицу, она повернулась на звук моего голоса, а слов не разобрала. Я вздохнул.
– Домой пора, говорю.
Недоумения на лице Эгле не убавилось.
– Ты же теперь тут живёшь, – вкрадчиво начал я. – Мы можем приехать сюда в любой день. И даже когда будут уроки. Скажем, что у нас приём у Кейна, и сбежим.
– А ты захочешь сюда? – Она смотрела на меня очень серьёзно.
Вот глупая. Как можно сюда не хотеть.
Примерно в этом смысле я и выразился. Лишь после этого Эгле согласилась взять обратный курс. И всю дорогу до остановки то и дело улыбалась.
Шли мы в молчании. На разговоры на ходу меня уже не хватало. Но когда мы сели в автобус, Эгле вдруг встревоженно сказала:
– Знаешь, а я тебя плохо слышу. Мне ещё на берегу показалось.
– Меня всегда плохо слышно, разве нет? – пробурчал я. – Всё в порядке. Уж не хуже, чем днём.
Эгле помолчала. Видимо, прислушивалась. Потому что потом она сощурила глаза и прошипела:
– Ну и придурок же ты…
Демонстративно достала плеер и надела наушники. Я немного смутился. Ну да, я стесняюсь сидеть при ней в наушниках. Мы же вроде как разговариваем. Дотянул бы до дома, подумаешь.
Но я всё-таки достал свой экземпляр новейших технологий. Эгле это, однако, не успокоило.
– Почему ты его не включаешь? – спросила она через пару минут.
– С чего ты взяла? – как можно более равнодушно удивился я.
У неё иронично изогнулась бровь:
– Хочешь сказать, это ты переживаешь из-за неверной жены? Многого же я о тебе не знаю.
– Чего? Ну… – Я бросил взгляд в сторону лысины, покачивавшейся над спинкой водительского кресла.
В автобусе мы были одни.
– А ты её уже застукал? – не унималась Эгле. – Ну, хоть раз?
– Тихо ты, – шикнул я, кивая в сторону водителя.
Эгле тоже посмотрела на лысину и зажала себе рот обеими руками.
– Ой, – шёпотом сказала она, слегка краснея. – Надеюсь, он не слышал.
– Я тоже. Будет очень неловко, если он вышвырнет нас тут. Следующий автобус только утром.
– Не забалтывай меня, – твёрдо перебила Эгле. – И не ври. У тебя плеер разрядился, что ли?
– Угу, – со вздохом сознался я. – Да нормально всё, ещё пару часов я точно проживу.
Не стоило мне так выражаться. Эгле перестаёт понимать шутки, когда речь идёт об una corda. Это жаль, за последние три года я придумал много смешных.
– По-моему, – осторожно начал я, – так делать нельзя.
Эгле сидела, угрожающе направив на меня наушник своего плеера.
– Почему? Кейн не велел? – насмешливо спросила она.
– Нет, – мрачно отозвался я, – законы звукомагии. Ты что, думаешь, любая музыка сгодится для подзарядки?
– Моя музыка – для подзарядки.
– Врёшь, тебя только стабилизируют.
– В этот раз ещё и подзаряжают.
Я адресовал ей самый угрюмый взгляд, на который только был способен.
– Это ты от меня нахваталась? Una corda теперь ещё и заразна?
Эгле прикрыла глаза. Вдохнула. Выдохнула. Открыла глаза. И очень спокойно сообщила:
– Если ты сейчас же не возьмёшь наушник, я тебя стукну.
– Даже если твоя музыка для подзарядки – это музыка для подзарядки тебя, а я…
– Стукну, – веско повторила Эгле.
– Ладно, – сдался я. – Можно, я скажу Кейну, что ты мне угрожала, если он спросит?
– Откуда он узнает, что нужно спрашивать? – удивилась Эгле. – Или ты думаешь, что из-за пары моих песенок ты превратишься в меня?