Ловцы снов

А вот это уже интересно. Что такого могла увидеть Алиса, что готова была завязать с любимым хобби? Не то ли, за что ее потом отправили в утиль? Именно о парном погружении говорил мне Виктор, когда расписывал прелести питания во сне. Получается, от Алисы там что-то откусили? Или же она узнала больше, чем нужно было?

– А ты не помнишь случайно, мои пальцы тогда… пахли чем-то? – задала я вопрос наугад.

– На счет пальцев не знаю, но помню запах какой-то… тухлый, что ли. Думала, из окна дохлятиной тянет, там же пустыри вокруг.

Дохлятиной, ясно. Значит, тогда Алиса и подписала себе смертный приговор. В клубе Морозко, в чьем-то сновидении. Случайность? Роковая ошибка? Или она копала под совет? Вполне могла, по просьбе Егора. И к Виктору явно не испытывала восторженных чувств.

Скверно все это. И чем дальше, тем более скверно.

Тем страшнее снова засыпать. Я набрала смс Егору: «Приедешь?». Ответил он через несколько минут коротким: «Постараюсь вырваться к часу». Я отправила предупредительное «со мною Мышь» и отложила телефон. Затылок налился тяжестью, глаза предательски слипались. Мышь допила пиво, съела салаты и почти все чипсы, усыпав при этом пол картофельными крошками. Грязные тарелки высокой стопкой убрала в раковину, довольно потерла впалый живот – дал же бог такой метаболизм этому чудищу – и улыбнулась:

– Я готова валяться на кровати. Может, фильм посмотрим?

Уснула Мышь практически сразу, и фильм я досматривала уже одна. Скучный, к слову. От него так и тянуло зевать и моргать почаще, чтобы ни в коем случае не отключиться до прихода Егора.

А потом фильм кончился, и…

Я не собиралась засыпать, только глаза прикрыла. В них будто песка насыпали, и я хотела просто дать им отдохнуть. Мышь тихо сопела рядом, а я ждала Егора и смотрела в окно на чистое темное небо, на белесый бок луны, на острые осколки звезд, рассыпанных беспорядочно. Свет их колол глаза, вот я их и закрыла. На секунду лишь…

Провал. Тьма, настолько плотная, что забила ватой уши. Тьма липла к коже, впитывалась в нее, текла по венам обжигающей смолой. И я, будто попавшая в паутину муха, барахталась, стараясь из тьмы этой выбраться, но лишь больше вязла, проваливалась куда-то, захлебываясь паникой и темными сгустками клубящегося вокруг пространства. Терялась…

Нашлась на столе. Холодная металлическая спина его холодила голые лопатки. Руки мои были стянуты где-то над головой, и пошевелить ими я не могла. Металлические поножи крепко держали ноги, лоб надежно фиксировался какой-то то ли лентой, то ли полоской кожи. Не пошевелиться…

Перед глазами стальной кляксой расплылось небо – серое, низкое, с неаккуратными мазками сизых облаков. Облака эти нависали влажными брюхами, так и норовя прорваться, выплеснуть на меня содержимое пухлых своих животов. Они плыли медленно, лениво, цепляясь друг за друга кривыми боками, меняли форму как чертовы перевертыши.

– Ты плохо себя вела, – пожурили меня ласково, липкая ладонь скользнула по бедру, и по коже тут же пробежала дрожь. Явно не та, которая от возбуждения. Распятая, я была беззащитна. И если в прошлый раз я вырвалась из липкого сна, разорвав паутину, то в этот маньяк ограничил мои движения. С каждым разом он все изощреннее… – Готова принять наказание?

– Пошел ты! – вырвалось со свистом. Я дернулась, но путы держали крепко. Он появился слева. Толстовка, капюшон, темный провал на месте лица.

– Мне нравится смотреть, как ты борешься. Маленькая дикая кошечка. И теперь моя.

– Ты псих, – констатировала я. Нужно что-то придумать, понять, как вырваться в реальность, но как вырваться, когда ты привязан? Возможно, Алиса и смогла бы, она ведь долго изучала особенности поведения во сне, но я-то ни черта в этом не смыслила. А даже если она и пыталась, ни к чему хорошему это не привело. Все равно убили.

Нужно успокоиться и думать. Не паниковать. Хотя и сложно это, учитывая обстоятельства. Стол. Фиксаторы. Небо. Липкие прикосновения к обнаженному телу.

– Каково это – знать, что больше ничего не контролируешь? – вкрадчиво спросили меня, оглаживая живот. Я дернулась, и мучитель засмеялся. – Раньше ты только делала вид, но теперь… теперь власти у тебя нет. И только мне решать, сколько ты проживешь, Яна.

– Я тебя чем-то обидела, – констатировала я факт, усилием воли заставляя себя успокоиться. Он хочет говорить, хочет, чтобы я что-то поняла, усвоила урок. Что ж, говорить я могу долго. И слушать. Сопереживать. Извиниться даже. Черт, да что угодно, лишь бы выжить! Может, Егор приедет и сможет вытащить меня отсюда? Согласна даже на холодный душ.

– Ты многих обидела, – ответили сухо. – Не в обиде дело.

– А в чем?

– В том, что за все в этой жизни нужно платить. Ты задолжала, Яна…

Кому?

– Тебе, что ли? – Смешок вырывается непроизвольно, нервно. И руки дергаются в тщетных попытках освободиться. Веревки больно впиваются в запястья, кажется, даже раздирают кожу до крови. Егор, давай поторопись. Я не готова умереть здесь… вот так.