– Что такое! – Воскликнул я, видя, что лёгкая кавалерия Палатината сформировала полукруг в значительной удалённости от имперских феодалов, а всадники натягивают короткие луки. Этого я не предвидел, однако это предвещало ещё более быстрое завершение представления.
– Это бесчестно, – побледнел Таубер. – Дворянин не использует лук, Светлейший Государь!
Я мысленно улыбнулся. Как видите, тактические сведения барона были устаревшими, а дворяне Палатината справедливо признали, что лук столь же хорошее оружие, как и любое другое, и может использоваться не только для забавы на охотах.
Прежде чем строй копейщиков добрался до рыцарей, имперцы получили ещё несколько залпов. Часть феодалов пыталась напасть на ряды копейщиков, другие в панике отступали, третьи решили ударить на атакующую с флангов кавалерию. Каждая из этих идей была плохой.
– Если позволите мне сказать, Милостивый Государь, я бы посоветовал вернуться к нашим основным силам, – сказал я самым вежливым тоном, каким только смог.
Император взглянул в мою сторону.
– Совершенно верно, Мордимер, – сказал он и натянул удила. Махнул рукой. – Следуйте за мной! – Приказал он холодно. Мне, однако, казалось, что уголки его рта всё это время кривились в улыбке.
Формулировкой «живым никто не уйдёт» ваш покорный слуга сделал определённое упрощение, так как мизерное военное образование не позволило мне оценить решимость тяжеловооружённого рыцарства и его боевой энтузиазм. В связи с этим мы до вечера находили остатки феодалов, и подсчитали, что после разгрома уцелело около ста восьмидесяти человек, что составляло примерно одну десятую часть от тех, кто начал славную атаку.
Из лагеря противника мы получили известие, что, кажется, погибли пятьдесят солдат, и это давало простой счёт потерь, составлявший тридцать шесть к одному. Забавно. Что интересно, мне казалось, что император столь же удивлён, как и я, хотя и не подавал вида, а беглецов принял с состраданием. Он не сделал им ни малейшего упрёка, что они посмели ослушаться его приказов.
Но это был ещё не конец этого ужасного, по крайней мере, для некоторых, дня. Не знаю почему, но никто не подозревал, что солдаты Палатината могут перейти в наступление. Все воображали, что если на линию уже подошли отряды императорской пехоты, роты наёмников и лёгкая кавалерия, то враг не будет настолько безумен, чтобы атаковать столь значительные силы. Оказалось, однако, что палатин Дюварре или командующие его армией генералы были безумны. Они атаковали.
Ночь – это лучшее время для проведения штурма. В ночи никто не знает, против кого будет сражаться, как велики силы противника и откуда они наступают. Ночью правят Страх и Переполох, двое сыновей бога войны. Ночь полна затаптываемых палаток, криков ужаса, огней факелов, затухающих в грязи, и стонов умирающих. Ночью ты разбиваешь топором голову родственника и минуешь лезвием горло врага. В ночи ты слышишь голос: «Помоги, друг» и не знаешь, враг тебя зовёт или союзник. В ночи ты запутываешься в верёвках от шатра, а потом понимаешь, что это не верёвки, а выпущенные человеческие кишки.
– Ко мне! – Закричал я, размахивая факелом. – Ко мне, сукины дети!
Головорезы, приданные мне в Хез-Хезроне, как ни странно, послушались. Может, они боялись темноты, и свет моего факела сочли символом безопасности? А может, боялись, что смерть от рук солдат Палатината покажется лаской по сравнению с тем, что уготовит им их собственный капитан, если они только попытаются сбежать? Неважно, каковы были их мотивы. Важно, что мы стояли плечом к плечу.
– Вперёд, ребята! – Закричал я. – Не говорите мне, что хотели жить вечно!