Ловите конский топот. Том 1. Исхода нет, есть только выходы...

– Поводы найдутся, это я тебе обещаю. Дойдем до того, что каждый вздумает создавать свою «партию». Кто на чью сторону станет, тоже посмотрим… А мы будем пользоваться своего рода масонскими знаками. Ну, хоть такими…

Я изобразил пальцами и руками несколько фигур, объясняя, что каждая из них должна означать.

– Договорились?

– О чем речь. Но все равно до конца не понимаю…

– Дуггуры, – сказал я, таинственно понизив голос. – Опасность непостижимая пока, оттого и страшная. Столько всего случилось за последнее время, с Сашкой, с Антоном, с Замком, что из наших по ряду причин могу безоговорочно верить только тебе и Ирине…

– Прям уж так?

– Увы! Только вы двое странным образом оказались непричастными ни к каким деформациям… Да разве еще Удолин.

Сказав это, я тут же подумал: вот еще один «резерв главного командования».

– Удолин – бог с ним. – Берестин на профессоре внимания не зафиксировал, что меня обрадовало. – А Воронцов, а Олег, Сильвия, Ростокин? Наталья, Лариса?

– Я сказал – из наших! Исходные «три товарища» плюс Ирина и ты. Это все на момент начала. Шульгин, как я его ни люблю, запутан не знаю в скольких непонятках. Левашов настолько глубоко завязан на хронотеории и хронопрактике, что, сам не подозревая этого, может быть «на крючке». Не знаю, как точнее выразить то, что чувствую. Нет-нет, я никого не обвиняю и не подозреваю в предательстве, упаси бог, но ты же читал Юлиана Семенова и «Мгновения» не раз смотрел. Это я для наглядности сказал, есть и более солидные источники. Люди подставляются, людей подставляют, играют с ними «втемную» и их «втемную»… Такая вот беда…

– А ты сам? – Берестин посмотрел на меня с пристальным интересом и впервые за наш странный разговор потянулся к бутылке. Самое время, по логике.

Выцедив меньше половины рюмки, я сделал единственное, что мог сделать русский человек в таком раскладе, – развел руками.

– Тут уж сам смотри. Доказать, что я не Азеф или не марионетка, у меня нет никакой возможности. Это, как говорится, вопрос веры или, наоборот, особой проницательности. Единственное, что могу заявить в свое оправдание, господин судья, в моих словах и поступках вы не найдете ни малейшего намека на личную корысть! Всего, что может только взбрести в голову людям любого пошиба, мы добились давным-давно. Включая то, что в паре с тобой побывали на таких вершинах, где не бывал никто, и властью наигрались всласть. Еще могу добавить в свое оправдание – мои нынешние планы не подразумевают никакой позитивной программы. Единственно – желание не попасть в окончательный просак [42]. Отсюда и предложение – до прояснения обстановки не верить больше никому, сохраняя при этом заинтересованное и благожелательное покерное лицо. Решайте, товарищ командарм. Жаль, что я вас в маршалы произвести не успел…

Хорошая получилась тирада. В меру страстная, в меру убедительная.

Алексею просто нечего было возразить. По сути.

– Ладно, товарищ председатель Совета народных комиссаров. Давайте попробуем еще раз. А рюмку свою допейте. И наполните по новой. Кто с нами не пьет – або хворый, або подлюка…

В целом взаимопонимания мы с Алексеем достигли. Он поверил, что никаких интриг я не затеваю и не составляю комплота, направленного против кого бы то ни было. Всего лишь призываю к бдительности и солидарным действиям, когда (и если) это потребуется.

А потом я рискнул пойти еще чуточку дальше, чем требовал здравый смысл. Будучи достаточно уверенным в своих способностях и возможностях, я предложил, не теряя времени даром – мало ли когда Ирина с Олегом управятся, – вызвать к нам Удолина. Раз он вдруг вспомнился, то не просто так, наверное. Вдруг сам контакта искал, а я его зов услышал благодаря уже выстроенной мыслеформе? Должная синтонность между нами давно существовала. Только в его астрал я самостоятельно ходить не умел пока. Зато аппарат – вот он! Базовой настройки я касаться не буду, она держит несущую частоту, но есть и другие, более тонкие регулировки. В блоке памяти имеются координаты любой личности, с которой ранее устанавливалась связь, и найти ее не составит труда, в какой бы точке пространства она ни находилась. Лезть через межфазовые барьеры я не собирался, не мой уровень квалификации, а в пределах этой реальности и этого года – не сложнее, чем поймать радиоприемником давно известную станцию.

…Константина Васильевича на этот раз я разыскал в маленьком французском городке Этрета на побережье Атлантики, прославленном импрессионистами, где они писали свои никому тогда не интересные картины. Профессор как раз прогуливался по набережной, откуда открывался вид на колоссальные арочные скалы белого камня, многократно запечатленные великим Клодом Моне (или Эдуардом Мане, вечно их путаю).