Ловец во ржи

– У него все время такое надменное отношение, – сказал Экли. – Просто не выношу сукина сына. Можно подумать, он…

– Ты не мог бы стричь свои ногти над столом, а? – сказал я. – Я просил уже раз пятьдесят…

– У него все время такое, блин, надменное отношение, – сказал Экли. – Я этого сукина сына даже умным не считаю. Он считает себя умным. Он считает себя самым…

– Экли! Бога в душу. Стриги, пожалуйста, свои захезанные ногти над столом, а? Я пятьдесят раз тебя просил.

Он стал стричь ногти над столом, для разнообразия. Единственный способ добиться от него чего-то, это заорать на него.

Я сидел и смотрел на него. Затем сказал:

– Почему ты злишься на Стрэдлейтера, это потому, что он сказал насчет того, чтобы ты чистил зубы время от времени. Он не хотел обидеть тебя, до рыданий довести. Он сказал, так не годится и все такое, но он не имел в виду ничего обидного. Он только имел в виду, что ты бы лучше выглядел и чувствовал себя лучше, если бы как бы чистил зубы время от времени.

– Я чищу зубы. Не надо мне тут.

– Нет, не чистишь. Я сколько раз тебя видел, и ты не чистишь, – сказал я. Но я сказал это беззлобно. Мне его было как бы жаль, в каком-то смысле. То есть, понятное дело, это не слишком приятно, когда кто-то тебе говорит, что ты не чистишь зубы. – Стрэдлейтер вообще ничего. Он не так уж плох, – сказал я. – Ты его не знаешь, в этом проблема.

– Все равно я скажу, что он сукин сын. Самодовольный сукин сын.

– Он самодовольный, но в каких-то вещах очень щедрый. Правда, – сказал я. – Смотри. Предположим, к примеру, Стрэдлейтер носил бы галстук или вроде того, который тебе понравился. Скажем, на нем был бы галстук, который тебе чертовски понравился – я просто для примера говорю. Ну вот. Знаешь, что бы он сделал? Он бы наверно снял его и отдал тебе. Правда. Или… знаешь, что бы он сделал? Оставил бы его на твоей кровати или вроде того. Но он бы отдал тебе этот чертов галстук. Большинство ребят наверно просто бы…

– Блин, – сказал Экли. – Будь у меня столько капусты, как у него, я бы тоже.

– А вот и нет, – я покачал головой. – Вот и нет, Экли-детка. Будь у тебя столько капусты, ты был бы одним из самых…

– Хватит называть меня Экли-детка, черт тебя дери. Я тебе в отцы нафиг гожусь.

– А вот и нет.

Ух, и досаждал же он иногда. Он не упускал случая напомнить, что тебе шестнадцать, а ему – восемнадцать.

– Начать с того, что я бы тебя нафиг не пустил к себе в семью, – сказал я.

– Что ж, кончай давай называть меня…

Тут вдруг дверь открылась, и ввалился старик Стрэдлейтер, в большой спешке. Он вечно был в большой спешке. Все у него было большим делом. Он подошел ко мне и пару раз похлопал по щекам, чертовски игриво – иногда это очень раздражает.

– Слушай, – сказал он. – У тебя есть на вечер особые планы?

– Не знаю. Возможно. Что за чертовщина там творится – снег что ли?

У него все пальто было в снегу.

– Ага. Слушай. Если у тебя нет особых планов, как насчет одолжить мне свой пиджак в гусиную лапку?

– Кто выиграл? – сказал я.

– Еще пол-игры. Мы уходим, – сказал Стрэдлейтер. – Кроме шуток, нужна тебе сегодня гусиная лапка или нет? Я залил свой серый фланелевый какой-то сранью.

– Нет, но я не хочу, чтобы ты растянул его нафиг своими плечами и все такое, – сказал я. Рост у нас практически один в один, но весил он почти вдвое больше моего. У него такие широченные плечи.

– Не растяну, – он подошел к шкафу в большой спешке. – Как сам, Экли? – сказал он Экли.

Он был хотя бы приветливым парнем, Стрэдлейтер. Приветливость его была не без туфты, но он хотя бы всегда говорил Экли привет и все такое.

Экли ему только буркнул что-то на его «Как сам?» Ответить не ответил, но кишка была тонка хотя бы не буркнуть. Затем он сказал мне:

– Пойду, пожалуй. Покеда.

– Окей, – сказал я. Я не слишком убивался, что он меня покинул.

Старик Стрэдлейтер стал снимать пальто и галстук, и все такое.

– Побриться что ли по-быстрому, – сказал он. У него была приличная борода. Правда.

– Где твоя зазноба? – спросил я его.

– Ждет во “Флигеле”.

Он вышел из комнаты со своим бритвенным набором и полотенцем под мышкой. Ни рубашки, ничего. Он вечно расхаживал с голым торсом, потому что считал свою фигуру чертовски привлекательной. И с этим не поспоришь. Это надо признать.

4

Делать мне было особо нечего, так что я пошел в уборную, точить с ним лясы, пока он брился. Кроме нас в уборной никого не было, потому что никто еще не пришел с футбола. Было адски жарко, и все окна запотели. Вдоль стены протянулось порядка десяти умывальников. Стрэдлейтер встал у среднего. Я присел на соседний и стал открывать и закрывать холодную воду – такая у меня нервная привычка. Стрэдлейтер за бритьем насвистывал «Песнь Индии[5]«. У него был такой жутко пронзительный свист, практически не попадавший в ноты, к тому же он всегда выбирал такие песни, какие не каждый хороший свистун вытянет, вроде «Песни Индии» или «Бойни на десятой авеню.» Умел он песню запороть.