Ловец орлов

Когда они пробегали у подножия скалистой стены, я тихонько завыл по-волчьи. Они остановились и насторожили уши, не понимая, откуда доносится вой. Тогда я прицелился в вожака и спустил курок. Бум! Волк упал и забился в пыли. Остальные повернули назад и через секунду скрылись из виду. Вслед за ними умчались и бизоны. Когда я спустился в овраг, волк был уже мертв. Осторожно содрал я с него шкуру и поспешил домой, чтобы отдать шкуру Красным Крыльям, который обещал набить ее травой.

На следующий день старик снова отправился со мной к ловушке. Долго работали мы, покрывая яму крышей из веток и травы; в одном конце ее мы оставили дыру, в которую я должен был пролезть и затем заложить ее палками. В сущности работал один старик, а я только помогал ему, подавая ивовые палки и принося охапки травы. С любопытством следил я, как заботливо строит он крышу, по нескольку раз перекладывая палки с одного места на другое. Когда он положил последнюю охапку травы, трудно было разглядеть, где кончается настил, а где начинается лужайка.

Старик приказал мне спуститься в яму и осмотреть крышу снизу. Каково было мое удивление, когда я убедился, что настил над моей головой редкий, как сетка, и в широкие просветы видно небо! Раздосадованный, вылез я из ямы.

— Я думал, что крыша плотная, а она оказывается сквозная, как паутина! — воскликнул я. — Нужно ее переделать. Если я спрячусь в этой ловушке, орел, конечно, меня увидит и улетит!

Старик засмеялся.

— Я знал, что ты это скажешь, — проговорил он. — Подойди к самому краю ловушки и посмотри вниз.

С этими словами он просунул в дыру свое белое кожаное одеяло, и хотя я смотрел во все глаза, но не видел ничего, кроме травы, покрывавшей настил.

— Что же это значит? — воскликнул я. — Я ничего не понимаю. Почему все просветы и дыры исчезают, если смотришь на крышу сверху?

Старик снова расхохотался.

— Просветы остались, но ни ты, ни орел их не увидите, потому что наверху светло, а в яме полутьма. Если же ты смотришь на крышу снизу, свет просачивается во все отверстия, и можно разглядеть каждую палку, каждый пучок травы. Не забудь, что орел ночью и даже в сумерках ничего не видит; любит он солнце и яркий дневной свет. А теперь принеси мне одеяло и поедем домой.

Снова я полез в ловушку, взял одеяло и, подняв голову, увидел старика, который стоял у самого края ямы.

— Ты меня видишь? — крикнул я.

— Нет, конечно, не вижу! — ответил он.

Я выкарабкался из ямы. Теперь я был уверен, что орел меня не увидит. И все-таки я не понимал, почему снизу настил кажется сквозным, а сверху просветов не видно. Всю дорогу я об этом думал.

Когда готова была яма и набито чучело волка, я должен был в течение четырех дней петь священные песни, какие поют все ловцы орлов перед тем, как спуститься в ловушку. Этих песен я не знал, но Красные Крылья научил меня их петь, а затем вместе со мной отправился в лес, где я принес в жертву Солнцу пару красивых мокасинов.

На четвертый день вечером старик приказал поставить «вигвам для потения». Вместе со мной потел он сам, а также и другие жрецы Солнца; все мы пели священные песни, а Красные Крылья снял покровы с Трубки Грома.

На следующее утро я проснулся на рассвете и оседлал двух лошадей — для себя и для Красных Крыльев, который вызвался меня проводить. Поджидая его, я, как приказал мне старик, отдал распоряжения матери и бабушке.

— Женщины, я иду ловить орлов, — сказал я им. — Пока я не вернусь, вы не должны прикасаться ни к шилу, ни к игле, ни к шиповнику. Ничего острого и колючего не берите в руки, если не хотите, чтобы орел вонзил в меня свои острые когти. И думайте обо мне все время.

Когда я умолк, мать заплакала, кивнула головой и ни слова не могла выговорить, а бабушка громко сказала:

— Ступай и будь спокоен: мы тебя не ослушаемся. А когда спустишься в ловушку, моли богов, чтобы они наделили тебя мудростью, которой тебе не хватает. Если ты вернешься отмеченный черной смертью, случится это не по нашей вине.

— О, какой у тебя злой язык! — воскликнула мать. — Жестокая ты женщина.

— Не жестокая, а мудрая. Я желаю ему добра, — сердито проворчала старуха.

Меня окликнул Красные Крылья. Он уже вскочил на лошадь и положил себе на колени чучело волка. Мы выехали из долины и к восходу солнца были на вершине горы. К востоку от нас парили в синеве четыре орла. Старик сказал, что это добрый знак, а четыре — священное число. Набитому травой волку он надрезал шкуру на боку и засунул туда большой кусок бизоньей печенки, а затем положил чучело на настил. Когда я спустился в ловушку, он старательно прикрыл палками и травой дыру, в которую я пролез, и, дав мне последний совет, удалился, ведя на поводу мою лошадь. Он обещал мне вернуться к вечеру.