— Мы должны пить десертное вино чаще, — сказала Кларк с дивана. — Оно вкусное.
Лязг посуды раздаётся в металлической раковине, когда Лекса моет её и убирает.
— Оно немного сладкое.
— Оно очень сладкое. Поэтому и такое вкусное.
Лекса убирает остатки в холодильник и преодолевает лофт, чтобы завалиться вместе с Кларк. Брюнетка издаёт жалостливый стон, когда развязывает свои пижамные штаны и потирает живот. Лекса не уверена, что переживёт эту ночь.
— Почему ты позволила мне так много съесть?
— Сегодня Рождество, — проведя рукой по длинным волосам Лексы, Кларк мягко притянула их, и брюнетка знает, что таким образом она хочет сказать, чтобы девушка приблизилась.
— Я почти уверена, что это традиция: есть до тех пор, пока не захочешь умереть.
Они вытянулись по длине дивана, и Лекса доползла до Кларк, после чего свалилась на неё, словно камень. Она проводит руками вверх по спине блондинки и прячет лицо в груди. Лекса вдыхает родной аромат, касается носом горошинки, выпячивающейся из-под майки.
— Спасибо за еду, — сказала Кларк, вырисовывая маленькие круги между лопаток Лексы.
Брюнетка издаёт что-то вроде хриплого стона. Её тело вялое и, видимо, на грани комы. Лексе удаётся нежно сжать в объятиях Кларк и быстро продвинуть свою ногу между ног своей девушки.
— Хочешь спать?
Ещё один хриплый стон, и Лекса целует грудь Кларк. Её голос заглушается тёплой кожей, когда она бормочет:
— Люблю твою грудь.
— Спасибо, — смеясь, произнесла Кларк. Её смех проникает в воздух в то же время, когда начинается музыкальная заставка из Няни. Старый фильм звучит на заднем фоне. — Я их сама вырастила.
Лекса улыбнулась на груди Кларк:
— Спасибо тебе за них.
— Это Рождество, детка, не день благодарения.
— Лучший подарок на Рождество.
— Даже лучше, чем в прошлом году, когда я купила съедобные краски для тел?
— Краска закончилась, — пробормотала Лекса, чувствуя мягкий рывок внизу живота, когда в её воображении всплыло изображение с Кларк в краске, двигающейся на ней с тяжёлым дыханием. Лекса сжимает бёдра, улыбается и крепче сжимает свою девушку.
— О, а моя грудь никогда не закончится, да?
— Она такая большая.
— Значит, я больше могу ничего не дарить тебе на Рождество? Я просто могу ходить топлес на праздник, и этого будет достаточно для нас?
— Я согласна.
— Даже когда они провиснут до колен?
Лекса засмеялась между грудью Кларк:
— Мы просто купим диван подлиннее.
— Ты собираешься в обморок свалиться на мне?
Её ответ был скорее «м-мда», чем «да», губы пьянеют у кожи, Лекса думает, что она никогда не была довольна жизнью больше, чем сейчас, даже несмотря на боль в животе.
— Ты не хочешь встать, чтобы посмотреть рождественские фильмы?
— Спать.
Смех заставляет Лексу слегка подпрыгнуть на груди Кларк, и она прижимается ещё сильнее. Блондинка проводит рукой по волосам девушки и говорит:
— Хорошо.
Лекса поднимает голову настолько, чтобы коротко поцеловать подбородок Кларк, а потом сильнее прижимается к её губам.
— Я люблю тебя.
— Знаю.
— Если я стану слишком тяжёлой, просто скинь меня на пол.
— Обязательно.
Хихикнув, Лекса снова зарылась в грудь Кларк и закрыла глаза. Она почти засыпает, когда Кларк спрашивает:
— Уверена, что это всё, что тебе нужно на Рождество? Еда, грудь и сон? Это всё?
— Лишь это и навсегда, Кларк.
Кларк чмокает Лексу в макушку, а затем тепло одеяла окутывает их, когда Кларк вытаскивает его из задней части дивана и укрывает спину Лексы. Последнее, что слышала брюнетка перед тем, как окунуться в дрёму, был шёпот:
— Я могу устроить это.
***
Огни маленькой ёлочки мерцают в углу гостиной, рассыпая по тёмной комнате разноцветные свечения. Это — единственный проблеск движения в тихой комнате: белый, потом синий, потом зелёный, потом красный, потом жёлтый, и Лекса не может оторвать взгляд от этого.
— Спасибо тебе за цветы.
Голос Костии раздаётся в её ушах, что заставляет челюсть Лексы сжаться и дёрнуться. Кожа нежна, словно плоть убрали, нервы стали уязвимы, и всё это происходит вне зависимости от того, как сильно она пытается вытащить себя из этого ощущения. Каждый дюйм болит и зудит. Она всё ещё слышит звук пальцев Кларк; то, как они набирают номер на телефоне Лексы, и она чувствует беззащитность, беззащитность, беззащитность.
Тяжело сглотнув, Лекса приложила все силы, чтобы улыбнуться, но взгляд так и не отрывался от дерева. Белый, синий, зелёный, красный, жёлтый.
— Ты меня уже благодарила.
— Знаю, — она чувствует, как садятся на диван, и тогда тело Костии колючками раздаётся по её мягкой коже. Так близко. — Но мы договаривались ничего не дарить друг другу, и тут ты удивляешь меня цветами. Так что я просто хотела сказать тебе спасибо ещё раз.
Белый, синий, зелёный, красный, жёлтый.
— Не за что, Кос.
— Лекса.
— Мм?
Ответа нет, тишину прерывает лишь тихое дыхание Костии рядом с нею, и потом…
— С нами всё хорошо?
Это — первый раз за практически полчаса, когда Лекса смогла заставить себя оторвать взгляд от огней. Ей кажется, словно она вросла в подушки, словно паста между зубами.
— Конечно.
Кажется, словно глаза Костии блестят в зареве, такие тяжёлые и опечаленные, с каплей неверия.