Лекса не может дышать, глаза зажмуриваются, пальцы обвивают запястье Кларк. Она не может двигаться. Она чувствует, как сердце сейчас пробьёт грудную клетку, и Лекса знает, что должна оттолкнуть сейчас Кларк. Она знает, что должна положить этому конец прежде, чем это сможет начаться. Но она этого не делает. Она ничего не говорит и не отталкивает Кларк.
Кларк не преодолевает расстояние между ними. Она не прижимается губами к губам Лексы и не просит девушку сделать это, и когда она утыкается носом в щеку Лексы, брюнетка чувствует струйку, стекающую по щеке. Она открывает глаза и немного отстраняет Кларк настолько, что может видеть, что Кларк плачет. Её взгляд пронзает внутренности, тянет душу наружу настолько, что чувствует, что задыхается от этого. Ей не нужно спрашивать, из-за чего плачет Кларк, ведь она уже знает ответ. Её собственные глаза пощипывает от слёз, и Лекса знает, что это совсем не от сигаретного дыма, который витает вокруг них.
Это слишком. Слишком.
Обхватив щёки Кларк, Лекса тщательно вытирает слёзы и вздыхает:
— Твои глаза всегда становятся такими голубыми, когда ты плачешь.
За этими словами последовали сильные рыдания от Кларк, она наклонилась ближе к Лексе, качая головой между её ладонями.
— Мы облажались, Лекса, — задыхается она. Свежие слёзы высвобождаются, и даже в этом пьяном тумане, Лекса понимает, что Кларк имеет в виду не прямо здесь и сейчас. Она говорит о том, что было пять лет назад, когда она садилась в самолёт.
***
Голова прислоняется к двери, Кларк достаёт свои ключи и почти роняет их. Она останавливается, закрывает на мгновение глаза и делает глубокий вдох, чтобы успокоиться. Когда рука перестаёт трястись, она снова пытается закрыть дверь, и, с небольшими затруднениями, ключ всё-таки входит в верный замок.
Оказавшись внутри, Кларк бросает свою маленькую сумочку на пол, ключи закидываются на верхнюю часть смятого материала. Обувь улетает, так как она сбрасывает её с ног, немного запинаясь, проходя через лофт. Кларк раздевается на ходу, расстёгивает пуговку на своих джинсах и чуть не падает, быстро продолжая идти и стряхивая штаны. Когда она вытягивает футболку через голову, то перестаёт улавливать аромат Лексы, который сохранялся на материале. Он слабый, маскируется под запахами дыма и пота, но он там. Кларк подносит к себе футболку и рукой вытирает слёзы с глаз. Запах вызывает пульсацию между ног, и Кларк кидает одежду в студию. Она смотрит, как футболка ударяется о закрытую дверь студии и падает на пол рядом. Блондинка разворачивается и уходит в ванную.
Трусики и лифчик падают на пол буквально за секунду до того, как Кларк залазит в ванную и задерживается у душа. Она тянет занавеску и включает воду, шипит, когда в кожу взрывом ударяется холодная вода. Через несколько минут вода согревает её, затем становится жарко, очень жарко, от чего кожа краснеет за считанные секунды. Кларк чувствует головокружение, но ей всё равно. Ей нужна боль, нужен её укус.
Кларк под брызгами склоняет голову, позволяет воде пройти через волосы и кожу у ушей; позволяет стекать по щекам, подбородку и шее. Она мчится вниз по её разгорячённому телу так же быстро, как и её собственная рука. Кларк припадает к стене, когда чувствует очередное головокружение, пальцы сжимаются между ног.
— Лекса, — вздыхает она в шум воды.
Фунты воды стекают по её телу, дыхание оставляет маленькие, короткие дорожки пара. Вокруг неё — лавины пара, ничего не видно, и Кларк почти убеждает себя, что Лекса здесь, это ладони Лексы трут её клитор, пальцы Лексы входят в неё.
— Да, — произносит она, сползая вниз по стене, пока не оказывается на коленях в ванной, одной рукой держась за бортик, чтобы поддержать себя. Вода бьётся о её спину. Кларк ставит ноги напротив фарфоровой поверхности, бёдра прижаты по бокам ванны, она вставляет и вынимает три влажных пальца.
Глаза Кларк зажмурены, и лицо Лексы предстаёт перед ней в ярких тонах за её веками, словно фейерверк — небольшие ухмылки, улыбки, мягкий смех, сохранённый только для Кларк, её имя, произнесённое и рождённое через язык Лексы.
— Блядь, да, — она стонет, двигая рукой сильнее и быстрее, спина прогибается, колени болят. Трудно дышать в такую жару, но она не останавливается. Она не может остановиться. Не тогда, когда может видеть Лексу так чётко, может чувствовать призрачные поцелуи и укусы, горячие шёпоты «я люблю тебя» у самого клитора.
Кларк зубами впивается в собственную руку, стон прижимается к пропитанной душем плоти. Она оставит на себе след, она знает это, но сейчас это не волнует. Всё, о чём она может думать сейчас — это о пальцах Лексы внутри неё, о горячем дыхании на своём затылке. Всё, о чём она может думать — о том, как пальцы Лексы успокаивающе пробегают по её спине и руке, как нежный голос произносит ей на ухо: «Дыши, Кларк».