Ловелас в законе

Вероника сидела рядом, прижимаясь к двери. Окно открыто, но в кабине все равно душно. Девушка жадно втягивала носом свежий воздух.

— Куда мы едем? — спросил Никита.

Машина катила по какому-то поселку. Деревянные и кирпичные дома с потемневшими от времени крышами, покосившиеся заборы, коза на веревочке. Пацан-малолетка куда-то бежит, только пятки сверкают.

— Уже приехали, — сказал водитель и свернул вправо.

Никита думал, что машина упрется в ворота какого-нибудь дома, но нет, она въехала в проулок. Дорога резко пошла под уклон, грузовик набрал скорость, на полном ходу въехал в реку. Водой захлестнуло лобовое стекло, капли брызнули Веронике в лицо.

— Ой!

Никита решил, что машина застряла, но нет, она пересекла реку через брод, сразу же пошла в гору, теряя ход, и остановилась, не осилила крутой подъем. Но так ему только казалось, на самом же деле она просто завершила свой маршрут.

Бревенчатый дом со старой крышей и новым забором стоял на пригорке, над рекой. Деревня на том берегу. На этом — один-единственный дом, за ним лес, куда уходила узкая тропинка.

— Приехали! — сказал мужик, вышел из машины, скорым шагом обогнул ее спереди, открыл правую дверь.

Высокий, костлявый, горбоносый, с крупным кадыком. На улице лето, а на нем теплая рубашка с длинными рукавами, такая же грязная, как шерстяные брюки, давно уже не глаженные.

— Прошу! — Он улыбнулся, демонстрируя гнилые зубы, и протянул Веронике руку, желая помочь ей выйти из машины.

Но она мотнула головой и проговорила:

— Я же просила в больницу.

— Сейчас жена придет, будет вам больница. Она у меня фельдшер.

— Ну, хорошо!

Мужик по-прежнему тянул к ней руку, но Вероника брезгливо оттолкнула ее.

За ней из машины выбрался Никита. Голова у него болела, кружилась, тошнота стояла под горлом, но жить было вполне можно.

Мужик открыл калитку, пропустил Веронику во двор, а Никите перекрыл путь и заявил:

— Куда ты? Сначала разгрузить надо! — Он кивком показал на машину.

Кузов у нее не самый большой, но сена в нем хватало.

— Обязательно. Но потом, — сказал Никита и попытался отодвинуть мужика, но тот как будто в землю врос.

Можно было вырубить его ударом в живот, но ситуация к этому пока не располагала.

— Сейчас! — настаивал на своем этот тип.

— Ну, хорошо, загоняй во двор.

— Не надо во двор. Здесь давай.

— Куда давай? — вступилась за страдальца Вероника. — Ты что, не видишь, раненый он.

— Жена придет, перевяжет. А ты пока баньку истопи.

Мужик смотрел на Веронику голодными глазами. Это вызывало у нее отвращение, а брезгливость она скрывать не хотела.

— Я не умею.

— Тогда посиди, подожди.

Мужик легко забрался на машину, взял вилы и бросил их Никите так, как будто тот должен был поймать их на лету. А он всего лишь отошел. Вилы воткнулись в землю рядом с ним, а могли бы вонзиться и в него.

— Ты это, поосторожней, — сказал Яшин.

Но мужик его не услышал, вернее, сделал соответствующий вид.

Он откинул борт, взял вторые вилы, стал сбрасывать сено прямо на землю и распорядился:

— Давай, скирдуй! — Дядечка показал место, куда надо было складывать сено.

Никита пожал плечами, взялся за вилы. Один раз зацепил и бросил, другой. Ничего, голова на части не развалилась и даже кружиться стала меньше.

Но работал он все-таки медленно.

Мужик разгрузил кузов, спрыгнул, махнул рукой и заявил:

— Баста!

Никита остановился, оперся о вилы.

— Федот! — Мужик протянул ему руку.

Никита назвался, пожал его заскорузлую ладонь.

— Извини, я просто глянуть хотел, какой ты. Если дерьмо, то зачем тебя в дом тащить?

— А баньку истопишь? — с усмешкой полюбопытствовал Никита.

Уж очень хотелось ему сказать, что банька для Федота — первое дело. Тому надо мыться с утра до вечера. За один час с такой вонью не управиться. Однако Яшин промолчал.

А вот в доме, как это ни странно, было довольно-таки чисто. Полы некрашеные, но свежие, доски хорошо обструганы, крепкие, толстые. Печь совсем недавно побелена. Мебель самодельная, весьма основательная, похоже, дубовая. Скатерки, занавески, кружева — во всем этом чувствовалась женская рука.

На полу в горнице лежал старый, затертый до дыр ковер. Его можно было бы назвать чистым, если бы не бурое пятно в углу. Еще одно, почти такое же, Никита заметил на полу. Как будто сок томатный пролили, а потом затерли. Был бы пол крашеный, пятно легко смылось бы, а так сок впитался в свежие доски.

Федот провел Никиту в маленький закуток за печью. Окна здесь не было, вместо двери домотканая ширма. Кровать железная, на стене старая фотография — мужик в буденновке, женщина в платке. Иконы, лампадка, на тумбочке библия, богословские брошюры.

— Теща моя здесь умирала, — сказал Федот.

— Нормально.

— Все мучилась, страдала, да так и не умерла. Место это святое, намоленное.

— И где она сейчас?

— В колодец упала. Там у нас черт водится, он ее к себе и утащил.

— А вода из колодца? — спросила Вероника.

— Пить из колодца, в баню — из реки. Пойдешь сейчас и натаскаешь.

— Нет, пойдешь ты! — вздыбилась Вероника.

— Ух ты какая.

— Жена где твоя?

— А я на тебе женюсь.

— Никита тебе шею сломает.

— Шею?..

— Он чемпион по боям без правил! Голой рукой убивает!