С этими словами она двинулась вперед. Не прошли они и нескольких шагов, как их окликнул суровый голос часового.
— Теперь поздно колебаться, — прошептала Кэтрин. — Мы хозяйки этого дома и смотрим, все ли у нас в порядке, — продолжала она уже вслух. — И мы удивлены тем, что встречаем в своем доме вооруженных людей.
Солдат отсалютовал мушкетом и ответил:
— Мне приказано охранять двери этих трех комнат. Там помещены арестованные. Во всем прочем я был бы рад вам услужить.
— Арестованные?! — с притворным изумлением воскликнула Кэтрин. — Разве капитан Борроуклиф превратил аббатство Святой Руфи в тюрьму? В чем же обвиняют этих бедных людей?
— Не знаю, миледи! Но раз они моряки, я думаю, они сбежали со службы его величества.
— Странно, право! А почему их не отправили в тюрьму, графства?
— Это дело надо расследовать, — сказала Сесилия, открывая лицо. — Как хозяйка дома, я имею право знать, кто находится в его стенах. Потрудитесь отпереть двери — я вижу, у вас на поясе висят ключи.
Часовой колебался. Он был смущен присутствием и красотой девушек, но внутренний голос напоминал ему о его обязанностях. Тут в голову ему пришла счастливая мысль, которая избавляла его от затруднений и в то же время позволяла согласиться с просьбой или скорее приказанием мисс Говард. Он передал ей ключи и сказал:
— Вот они, миледи! Мне велено не выпускать арестованных, но не сказано, чтобы я никого не впускал к ним. Когда вы покончите с вашими делами, прошу возвратить мне ключи. Вы должны пожалеть меня: пока двери не заперты, я ни на миг не могу спустить с них глаз.
Сесилия обещала возвратить ключи и уже дрожащей рукой вставила один из них в замок, но Элис Данскомб остановила ее, обратившись к солдату:
— Ты сказал, что их трое? Они все люди пожилые?
— Нет, миледи! Все добрые, здоровые молодцы, им только и служить его величеству, а не бегать со службы.
— Неужели они все одинаковы по годам и по внешности? Я спрашиваю потому, что у меня был друг, который когда-то в юности напроказил и, как говорили, помимо прочих глупостей, ушел в море.
— Среди них нет юноши. В дальней комнате слева находится здоровенный малый, с солдатской выправкой, лет тридцати. Наш капитан полагает, что он раньше носил мушкет. Мне велено присматривать за ним особенно строго. Рядом с ним сидит на диво красивый молодой человек. Грустно подумать, куда мы идем, если такие в самом деле убегают с кораблей! А в этой комнате находится невысокий, спокойный человек, которому скорее пристало бы пойти в пасторы, а не в моряки или солдаты — уж такой у него скромный вид.
Элис на мгновение закрыла руками лицо, но затем, отняв их, продолжала:
— Мягкостью всегда можно добиться гораздо большего, чем угрозами. Вот тебе гинея. Ступай в дальний конец коридора, ты можешь оттуда следить за дверями не хуже, чем отсюда. А мы войдем к этим бедным людям и постараемся убедить их сознаться, кто они на самом деле и что им нужно.
Солдат взял деньги и, неуверенно оглядевшись вокруг, наконец сообразил, что и вправду убежать можно только, минуя его, по лестнице. Дождавшись, пока он удалился на такое расстояние, что уже ничего не мог слышать, Элис Данскомб повернулась к своим спутницам. Лихорадочный румянец пятнами выступил у нее на щеках.
— Напрасно было бы скрывать от вас, что я надеюсь встретить человека, голос которого я, должно быть, действительно слышала вечером, когда подумала, что мне это померещилось. Да, это был его голос, и я теперь знаю, что он заодно с мятежными американцами в этой противоестественной войне… Нет, не обижайтесь на меня, мисс Плауден! Вспомните, что я родилась на этом острове. И привело меня сюда не тщеславие или слабость, мисс Говард: я хочу предупредить кровопролитие… — Она замолчала, как бы стараясь успокоиться. — Но свидетелем нашего разговора должен быть только бог.
— Так ступайте! — сказала Кэтрин, втайне радуясь решительности Элис. — А мы тем временем посмотрим, кто сидит в двух других комнатах.
Элис Данскомб повернула ключ в замке. Осторожно отворив дверь, она попросила спутниц, чтобы они, уходя, постучали ей, и тотчас вошла в комнату.
Сесилия и ее кузина подошли к следующей двери, молча отворили ее и осторожно проникли в комнату. Кэтрин Плауден была достаточно осведомлена относительно распоряжений полковника Говарда и знала, что, отправив арестованным одеяла, он не счел нужным позаботиться о каких-либо дальнейших удобствах этих людей, которые, по его мнению, большую часть жизни спали на голых досках.