Читаем Lost structure полностью

приходится рассматривать сообщения, кажущиеся естественными, немотивированными, спонтанными, рождающимися по аналогии, например, такие как портрет Монны Лизы или образы Франки и Инграссии, и

более того, она рассматривает факты культуры, на первый взгляд, вовсе не связанные с коммуникацией, такие, как дом, вилка или система общественных отношений. Мы сознательно детально рассматриваем

вопросы визуальной коммуникации и архитектуры, — в противном случае семиотики уступят поле битвы

лингвистам и кибернетикам, чье оружие отличается точностью. Но если семиотическое исследование по

необходимости опирается на достижения лингвистики и теории информации, оно все же — и это одно из

положений, которые здесь отстаиваются, — не исчерпывается ни лингвистическими, ни информационными

методами

Естественно, возникает вопрос, имеет ли смысл рассматривать все феномены культуры как феномены

коммуникации Даже соглашаясь с тем, что это проблема точки зрения, всякий может сказать, что все это

придумано только для того, чтобы занять безработных интеллектуалов Как писали недавно в одном остром

памфлете, семиотические установки это не что иное, как очередное ухищрение бюрократии, стремящейся

еще раз проконтролировать то, что и так уже давно под контролем, скажем, установить такую систему

налогообложения, в которой "выступы" на домах будут считаться "балконами" И вся "новизна" в том и

будет состоять, что давно известное повернут другим боком. Коварный умысел полемиста, прописывающего врага по ведомству крючкотворов, пробуждая тем самым таящегося в каж-

27

дом из нас правдолюбца, ясен всем и вся. Но это как если бы Птолемей упрекал Галилея за то, что он, изучая

все те же Солнце и Землю, зачем-то при этом упорно ведет отсчет не от Земли, а от Солнца. Так вот, может

статься, что семиология, не претендуя на свершение великих революций, осуществляет скромный переворот

на манер Коперника.

www.koob.ru

***

Тот, кто согласен разделить эти воззрения, может приниматься за чтение первой части книги, которая

на первый взгляд может показаться добросовестным изложением всего того, что по этому поводу сказано; но наговорено столько разных и часто противоречащих друг другу вещей, что при систематизации

материала неизбежно пришлось осуществлять отбор. Вырабатывая дефиниции по ходу нашего пове-

ствования, доступного, но не эклектического, объективного, но и пристрастного, приходилось кое-чем

поступаться.

Далее рассматриваются визуальные коды от флажковой сигнализации до кинематографа, при этом

оспариваются некоторые мифы о прикладной лингвистике как всеобщей отмычке (clavis universalis). В

заголовке "Дискретное видение" слово "дискретный" использовано как антоним к слову "континуальный", с

тем чтобы выделить проблему идентификации различительных признаков в визуальной коммуникации.

Затем речь идет об архитектуре, градостроительстве и дизайне.

Здесь наша книга, дотоле исследовавшая вопросы кодов и их структур, стремящаяся по возможности

исчерпывающе определить понятие "структуры", переходит к трактовке эпистемологических аспектов

любого структуралистского дискурса. И обсуждает эту проблему применительно к таким сферам, как

этнология, литературная критика, музыкознание, психоанализ и история идей. У нас нет намерения

оценивать достоинства отдельных исследований, но мы хотим с предельной ясностью продемонстрировать, какие философские выводы следуют из представления — иллюзорного — о структуре как о наличном, уже

имеющемся, последнем и неизменном основании всех природных и культурных явлений, а также показать, что такой онтологический статус предполагает, как мы увидим, разрушение самого понятия структуры, онтологию Отсутствия, Пустоты, которая, согласись мы с этим, означала бы бытийственную

неукорененность любого нашего действия. Таков философский вердикт, истина в последней инстанции, обжалованию не подлежащая. И коли так, с этим велением Необходимости следует молчаливо согласиться, смирившись с реальным положением дел. Почему и закрадывается подозрение, а не слиш-

28

ком ли быстро мы поверили в эту окончательность? Не получится ли тогда, что истина истиной, а Платон

дороже — arnica veritas, sed magis amicus Plato?

***

Использование названия всей книги для заголовка четвертого раздела преследует двоякую цель: возбудить любопытство читателя и усыпить тревогу автора. Заявление о том, что такая вещь, как струк тура

и вдруг отсутствует, должно смутить читателя, ведь это та самая структура, которая заполонила собой всю

культурную сцену современности и к которой взывают всякий раз, когда возникает нужда в чем-то

Перейти на страницу:

Похожие книги

Агония и возрождение романтизма
Агония и возрождение романтизма

Романтизм в русской литературе, вопреки тезисам школьной программы, – явление, которое вовсе не исчерпывается художественными опытами начала XIX века. Михаил Вайскопф – израильский славист и автор исследования «Влюбленный демиург», послужившего итоговым стимулом для этой книги, – видит в романтике непреходящую основу русской культуры, ее гибельный и вместе с тем живительный метафизический опыт. Его новая книга охватывает столетний период с конца романтического золотого века в 1840-х до 1940-х годов, когда катастрофы XX века оборвали жизни и литературные судьбы последних русских романтиков в широком диапазоне от Булгакова до Мандельштама. Первая часть работы сфокусирована на анализе литературной ситуации первой половины XIX столетия, вторая посвящена творчеству Афанасия Фета, третья изучает различные модификации романтизма в предсоветские и советские годы, а четвертая предлагает по-новому посмотреть на довоенное творчество Владимира Набокова. Приложением к книге служит «Пропащая грамота» – семь небольших рассказов и стилизаций, написанных автором.

Михаил Яковлевич Вайскопф

Языкознание, иностранные языки