Лошадка Тая и Айдар-гора

– Мой дед – генерал ВВС, преподавал до самой смерти в академии Жуковского. Герой Советского Союза, между прочим. Отец – профессор социологии, мама пишет детские книжки. Похоже на семью суннита-фундаменталиста? А меня постоянно тормозят менты и проверяют регистрацию. Ещё разглядывают мою московскую прописку, не поддельная ли она. И пока проверяют, разговаривают между собой так, будто я русского не понимаю. И ты ещё… – Он говорил горькие по сути вещи, но в его голосе горечи не было, скорей ирония над предвзятостью других людей.

Айдар сжал её ладони своими.

– Вот тебе ещё про стереотипы. Я знаю много стихов. Вот, например:

Он продекламировал без единой запинки:

Среди лесов, унылых и заброшенных,

Пусть остается хлеб в полях нескошенным!

Мы ждем гостей незваных и непрошенных,

Мы ждем гостей!

Пускай гниют колосья перезрелые!

Они придут на нивы пожелтелые,

И не сносить вам, честные и смелые,

Своих голов!..

Они растопчут нивы золотистые,

Они разроют кладбище тенистое,

Потом развяжет их уста нечистые

Кровавый хмель!

Они ворвутся в избы почернелые,

Зажгут пожар – хмельные, озверелые…

Не остановят их седины старца белые,

Ни детский плач!

Среди лесов, унылых и заброшенных,

Мы оставляем хлеб в полях нескошенным.

Мы ждем гостей незваных и непрошенных,

Своих детей!

– Как тебе баю-бай ребёнку на ночь? Меня мама с детства укладывала спать не под колыбельные, а под стихи Блока, Мандельштама, Цветаевой. Прикинь под что я засыпал? Теперь наизусть знаю почти весь золотой фонд русской поэзии, которую не люблю. Вот такой типичный амбал, железо тягает, в голове гладкий чугуний вместо мозгов.

Тая прыснула:

– У меня тоже кое-что есть про стереотипы. Я тоже железо тягаю, в голове у меня то же самое:

В тебе открываю все новые грани.

Когда бесконечным стал ты, случайный?

Когда Большой взрыв раздался из точки?

Когда вдруг неважным стало все прочее?

Ответов ищу, но души астрофизика

Лишь полагает, что было, что близится.

Вселенную НЕ поставишь на паузу -

Она все растёт и стремится к хаосу,

Рождает и гасит звезды живые,

И страшно порой от её энтропии.

Мне б веки закрыть, но не буду сжимать их:

Вселенная есть, пока есть наблюдатель.

– Здорово… Вселенная есть, пока есть наблюдатель… Кто это написал?

– Таисья Бражникова.

– Не знаю такую.

Тая поднялась и обняла его за шею.

– Видишь, ты меня совсем не знаешь, сам сказал, – прошептала она, целуя его губы.

– А если Ваня проснётся? – шепнул в ответ Айдар.

– А мы тихонечко…

Оранжевый уровень опасности

За спрос не бьют в нос, кажется… На работе дали отпуск. Тая взяла Ваньку и поехала в Питер. На этот раз сын собирался намного веселей. Потом был ещё один фантастический день, за ним сказочный вечер. Висящая в воздухе морось превратила фонари в сияющих золотом ежей, светло-сиреневое небо протыкали их иглы, отражаясь в стёклах Малого Эрмитажа. Когда вернулись домой, Ванька заснул, как только коснулся подушки дивана: набегался за день. Айдар отнёс его в спальню, вернулся к Тае, легли. В тусклом свете ночника, под простынёй, он повернулся к ней, она к нему, они прижались лбами, и он прошептал:

– Я тебя очень-очень люблю.

Тая улыбнулась недоверчиво:

– И ты так быстро это понял?

– Ещё быстрее. В ту секунду, когда ты приняла меня за Якута. Я сразу понял: это навсегда.

– Ты не слишком торопишься?

– Нет, совсем не тороплюсь. Я знаю, что мы будем счастливы вместе. Ты, я и Ваня.

Тревожно взревела сирена, и Тая с безмятежной улыбкой вытянулась на спине под высокой и надёжной горой.

Утром ей казалось, что она ничего не весит, оттолкнулась легко ножкой и поплыла невесомо через коридор, мимо спальни на кухню. Там могучая спина Айдара закрывала плиту, от неё пахло чем-то утренним и одуряюще вкусным.

– Мам, дядя Айдар сырники жарит. Говорит, вкуснее чем у бабушки будет! – сдал его Ванька.

– Ну, я не пробовал, какие сырники жарит твоя бабушка, но мои, думаю, будут не хуже, – рассудительно сказал Айдар. Он приобнял Таю и чмокнул её в щеку. – И не называй меня "дядя Айдар", договорились?

– А как?

– Просто Айдар пока. Потом когда-нибудь назовёшь меня папой.