— Мальчик, подойди ко мне поближе! Господи! Какие у тебя ясные голубые глаза, а кожа белее снега. Кто же посмел так избить тебя до синяков? Позволь мне дотронуться до тебя! Как тебе должно быть больно! Не бойся, я не сделаю тебе ничего плохого.
Говоря так, она трогала мою грудь своими нежными смуглыми ладонями, и по ее выговору и манерам я понял, что она приехала сюда издалека. Я осмелел, поскольку понял, что она иностранка, и перестал стесняться, хотя в то же время мысленно представлял себя уже и в рубашке и в своей любимой кожаной куртке. Но мне не хотелось обижать служанку, и я стоял, не двигаясь, а потом произнес:
— Госпожа, если вы не против, позвольте мне уйти. Дело в том, что меня ждут у дверей гостиницы, к тому же моя лошадь уже оседлана, и мы должны прибыть домой сегодня к вечеру. Там меня будет ждать отец, которого я давно не видел.
— Конечно-конечно, — отозвалась незнакомка, — иди, моя малютка, возможно, мы еще встретимся по дороге. Ты мне понравился с первого взгляда, тем более, что я сама сейчас должна спешить к баронессе. Мы тоже уезжаем на самый берег моря, в Вош… Вош…
— Вы имеете в виду Вотчет, госпожа. Вам предстоит нелегкий путь, и дороги там ничуть не лучше, чем те, что ведут в наш Оар.
— О-ар… О-ар… — задумчиво произнесла служанка. — Я постараюсь запомнить, где живет мой любимый малютка, и когда-нибудь я приеду в ваши места и разыщу тебя. А теперь накачай мне холодной воды для баронессы, дорогой мой, потому что она не будет пить без облака вокруг стакана.
Я начал качать воду, но каждый раз она выплескивала ее из стакана, и так повторялось раз пятьдесят, пока вокруг стакана действительно не образовалось нечто похожее на слабый туман, а на дне вода была чище горного хрусталя. Служанка сделала реверанс, держа стакан снизу, чтобы не рассеять драгоценное облачко, и хотела поцеловать меня, но я увернулся, поскольку такого рода благодарности в то время меня не прельщали. Я юркнул за водокачку, и женщина ударилась о нее подбородком. Конюхи, наблюдавшие за этой сценой, тут же предложили служанке свои услуги.
Гордо вскинув голову, женщина зашагала к гостинице с таким неподдельным чувством достоинства, что конюхи тут же притихли. Их собственные девушки не обладали ни такой благородной осанкой, ни манерами. Когда же они расположились на сене, каждый продолжал смотреть ей вслед в надежде, что гордячка все-таки обернется, и только тогда, когда служанка скрылась в дверях гостиницы, парни начали хохотать.
До самого конца Дулвертона по северной дороге те, кто едет в Оар и Вотчет, становятся попутчиками до того места, где стоит сломанный крест на могиле убитого бродяги.
Весельчак и Пэгги резво бежали вперед. После щедрой порции овса и бобов даже дорога в гору казалась им нипочем. Миновав очередной поворот, мы неожиданно встретились с изящным экипажем, запряженным шестеркой великолепных коней. Джон Фрэй без труда обогнал их, и, сняв шляпу, поприветствовал попутчиков, а я растерялся до такой степени, что не только не снял свою, а зачем-то натянул поводья, стараясь умерить бег моей Пэгги.
Карета была наполовину открытой, такие сейчас делают в городах, чтобы следовать последней моде и наслаждаться во время поездки свежим воздухом. В карете сидела та самая иностранка, которой я помогал у водокачки, и которая попыталась поцеловать меня в знак благодарности. Рядом с ней я увидел девочку, темноволосую и очень милую. Я не мог оторвать от нее взгляда, но она, в свою очередь, даже не удосужилась посмотреть в мою сторону, потому что ей было гораздо интереснее любоваться окрестностями.
Потом я увидел, очевидно, хозяйку моей новой знакомой — благородную даму, одетую довольно тепло. Рядом с ней сидел малыш двух или трех лет от роду, в шляпе, украшенной белым пером. Этот кроха беспрестанно вертел головой, рассматривая всех и вся вокруг.
Ребенок заметил Пэгги и, восторженно вскрикнув, указал на нее своим крохотным пальчиком. Его мать тоже повернула голову в мою сторону. И хотя я не слишком благосклонно отношусь к знати, но в глазах этой леди было столько тепла и доброты, сколько нет, ни у одной из наших простых деревенских девушек.
Я сорвал свою шляпу и поклонился милой даме, а она, в свою очередь, послала мне воздушный поцелуй, полагая, видимо, что я мальчик из благородной семьи. Многие говорили мне, что я выгляжу очень безобидно, хотя на самом деле это далеко не так. Служанка же смотрела на меня столь пронизывающим взглядом, что мне захотелось отсалютовать шляпой и ей. Но, как ни странно, теперь в ее глазах не было и тени доброты, будто она никогда не видела меня и не желала видеть. Это было настолько неожиданно, что я, сам того не заметив, пришпорил бедную Пэгги, и та, отдохнувшая и окрепшая, рванула вперед с такой скоростью, что мне не оставалось ничего другого, как быстро надеть шляпу и, пригнувшись к седлу, догонять Джона.