Лорна Дун

 Мужчина был мне совершенно незнаком, но он – я это сразу почувствовала – был так вежлив и обходителен, что я быстро успокоилась и приготовилась выслушать то, что он мне скажет. Он сообщил мне, что зовут его Алан Брандир и что он - мой двоюродный брат и опекун, хотя он всего лишь на три года старше меня. Я попросила его говорить потише, чтобы, не дай Бог, разбойники не услы­шали его. Алан был хрупкого телосложения, и я подумала, случись что, любой Дун переломит его легко, как тростинку.

- Я предпринял путешествие единственно ради вас и прекрасно знаю, куда попал, но за мою безопасность мо­жете не беспокоиться: я отменно владею холодным оружи­ем и к тому же я лучший бегун Шотландии,— заверил Алан. — Отец мой приходится родным братом вашей матушке, он лорд и пользуется большим влиянием при дворе короля Карла II [28]. Он велел мне изучать законы, но мне это скоро прискучило и я решил отправиться на поиски приключений. По шотландским законам, мой отец является вашим опекуном, и поскольку, к несчастью, он потерял слух, право опекунства перешло к его сыну, то есть ко мне. Вот я и явился сюда, чтобы вытребовать вас и забрать с собой.

Пока мы говорили, поднялась буря, сверкнула молния, и в этот момент я вспомнила о своем дедушке, сэре Энсоре Дуне.

- Без разрешения сэра Энсора я никуда не уйду,— ска­зала я. — Алан, пожалуйста, покиньте долину как можно скорее тем же путем, каким пришли сюда.

- Да, мне пора возвращаться,— согласился Алан Брандир,— но ничего: скоро я снова навещу вас.

- А вот этому не бывать! — раздался вдруг громовой голос и из-за ближайшего дерева выдвинулась громадная фигура Карвера Дуна.

Бедный Алан вскрикнул от неожиданности, но тут же, вспомнив о моем присутствии, устыдился своей растерянности и двинулся на Карвера, а тот, охватив его тонкое те­ло, словно гигантский паук, даже не дал ему выхватить шпагу из ножен. Тщетно бился Алан в его объятиях: с тем же успехом ребенок, похороненный заживо, мог бы попытаться сдвинуть собственный надгробный камень. Карвер утащил Алана Брандира вглубь леса и убил его. Эго было год назад, но мне кажется, что после того случая я приба­вила в возрасте сразу на десять лет.

Лорна заплакала. Тут только до меня дошло, что я вообще не должен был задавать ей никаких вопросов. Я видел, что страх уже овладел ею, и рассказ лишь усугубил его. Чем я мог помочь ей? Сказать несколько ободряющих слов, чтобы она почувствовала, что есть на свете кто-то, кто понимает ее и кого заботит ее состояние? Но она, — я видел это, — думала сейчас как раз не о себе, а обо мне, о моей безопасности. А я... Мрачнел вечерний небосвод, и мрачнела моя душа, потрясенная рассказом Лорны, и пока я убеждал Лорну, что ей не из-за чего волноваться, ее страх в какой-то мере передался и мне.

Я возвращался домой совершенно подавленный, потому что знал теперь истинное положение Лорны, и это лишь прибавляло мне беспокойства за ее судьбу. Кроме того, думал я, она племянница самого лорда Брандира, так за­чем ей нужен сын простого фермера? Сейчас я ужасно злился на себя за то, что не открылся ей до того, как она начала рассказывать о себе. Но, с другой стороны, что бы это изменило? Мы не виделись целых семь лет, и потому, будь я даже сам лордом в десятом колене, глупо было на­деться, что в ней теплилось хоть какое-то чувство ко мне со дня пашей самой первой встречи, когда она была сов­сем девочкой. Но — какое высокое происхождение, какая изумительная красота! Пройдет совсем немного времени, и кто-то другой, равный ей и с благородными манерами, завоюет ее сердце раньше меня. При мысли об этом я не­вольно сжил кулаки.

Нет, самую большую глупость я совершил тогда, ког­да из великой жалости к плачущей Лорне пообещал ей, что не стану слишком часто досаждать ей своими визитами. На деле эго означало, что я должен появиться в Долине Дунов никак не раньше, чем через месяц. Однако я дого­ворился с ней, что если ей понадобится моя помощь, она положит свою черную шаль на белый камень у входа в свою беседку. Это место не было видно из долины, но хо­рошо просматривалось с того места, где мы однажды побывали с дядюшкой Беном.

Между тем работа на ферме продолжалась своим чередом. Большую часть марта и в начале апреля дул сухой ветер, а потом па целых две педели зарядил теплый дождь. Много весен встретил и проводил я с той поры, но такой весны я уже не пережил никогда: она была прекрасна! Как знать, быть может, это моя любовь сделала ее такою?