Лори Лэн, металлист

Отель Ливорно — пышная гостиница над торговой частью Зузеля, с громадным количеством буфетных столиков, не пустующих ни днем, ни ночью. Мосье Надувальян только что приступил к своему первому завтраку, состоящему из бараньей ноги и салата, и мирно разделяемому его сожителями, полковником Мусаха-Задэ и князем Нико Куркуреки, как торопливо подошедший хозяин шепнул ему:

— Синьор! К вам знатный гость в треуголке. Бросьте баранью ногу! Бегите к себе!

Надувальян пристально посмотрел на своих соседей, потом на баранью ногу, вздохнул и поднялся с места.

— Нико, сказал он князю: — поручаю тебе беречь мою баранину! А тебе, Мусаха-Задэ, — беречь мой салат!

Установив таким образом систему экономического равновесия, он поднялся наверх, где его ждал английский посол.

— Мистер Надувальян, перепродайте мне вашу концессию! — решительно произнес посол, вынимая чековую книжку. — Ваши условия?

— Вот уж плохая погода, сударь, — задумчиво ответил Надувальян, — как плохая погода — у меня глухота на оба уха. Вы насчет чего?

— Катарская концессия! — заорал англичанин.

— Катары и компрессы. Гм, гм, до этого еще не дошло, сударь.

Английский посол выхватил карандаш и написал крупным и буквами: «Перепродайте нам право на Катарскую концессию».

Надувальян потер обеими руками переносицу.

— Катарскую концессию? Это, сударь, замечательное дело. Медь — просто мармелад. Климат, местоположение, ручьи, скалы. Горячий ключ бьет прямо из недр. Помогает от чесотки. Баранина первый сорт. Ширванское вино в бурдюках. Вы ширванское вино пили? Надо пить ширванское вино.

Лорд кивнул головой в знак согласия. Он дрожал от нетерпения.

— Пилавы, сударь, — продолжал Надувальян, разгорячась, — нельзя есть без ширванского вина. Ба-а-ль-шой доход иметь буду. Роговые изделия в горах. Разведение свиней. Фабрика щеток. Хороший процент и никакая себестоимость, ходит в горах, траву кушает.

— Позвольте узнать ваши условия?

— Катарская концессия… — задумчиво протянул армянин, — очень хорошее дело. Но, извините, не могу. Не перепродаю.

Лорд подскочил на стуле:

— Я не поскуплюсь, — пробормотал он хриплым голосом.

— Зачем скупиться? И я бы не поскупился. Да говорю тебе, душа, не продаю.

Английский посол поднялся с места посеревший.

— У вас там открыт новый металл, — вырвалось у него в бешенстве, — вместо свиней вы бы лучше не дали вытащить его у себя из-под носа!

— Свиньи — большой процент и никакая себестоимость, — хладнокровно ответил армянин: — насчет металла посмотрим. Ты приезжай в Зангезур, к Надувальяну, поговорим. Зачем сейчас духом падать? Духом не падай. Может, ты и будешь первый покупатель. Концессию не продам, металл продавать буду. Кому фунт, кому два, а захочешь, так десять.

С этим сомнительным утешением английский посол, злой, как собака, уехал к себе домой. А Надувальян, ставший весьма задумчивым, вернулся в столовую, где Нико Куркуреки и Мусаха-Задэ сидели над бараньей ногой и салатом, меряя друг друга сверкающими глазами и держась за кинжалы.

Глава тридцать вторая ШТАБ МЕТАЛЛИСТОВ

Раздевальная машиностроительного завода Гурлянда полным полна. Инвалиды помогают друг другу — кто снять шапчонку, кто поправить рукав, кто вычистить о цыновку костыль. Они торопятся изо всех сил, чтоб не пропустить ни единой рабочей минуты. Инженеру, прошедшему к себе, подняв воротник и насупившись, решительно нечего делать: такого собачьего патриотизма, угодничества, строительства, залезания в рот он прямо-таки не выносит. Ему начинает даже казаться, — о ужас! — что все это воспитывает в нем скрытую оппозицию. Поэтому инженер сидит у себя в кабинете, подписывая бумаги, пьет чай с монпансье и не заглядывает в мастерские ни разу в день — к великому огорчению старшего техника, ничуть не скрывающего своих чувств.

— Вам хорошо тут сидеть, — шепчет он на ухо инженеру с самыми безумными гримасами, — а мне каково! От них пахнет трупом! Они хуже, чем чума! Почем вы знаете, может, эти самые штуки тоже заразительны, и у меня пойдут по всему телу пятна!

— Молчите! — вырывается у инженера страдальчески. — Я… я нервничаю! Вы мешаете мне работать!

А старший техник, высказав еще несколько мрачных взглядов по поводу чумы, проказы, гангрены, столбняка, вампиризма и трупного пота, подхватывает свои бумажки и бежит в мастерские, оставив инженера в полуобмороке над выплюнутым монпансье.

Вбежав в мастерские, он опасливо оглянулся, юркнул в жерло огромной неподвижной машины и крикнул:

— Менд-месс, ребята! Готово! Он скорей сунет нос себе подмышку, чем заглянет сюда… Торопитесь!