Лондон. Прогулки по столице мира

Когда утренний свет проник в Тауэр, королева поднялась с колен, успокоилась и приготовилась к смерти. Это кажется невероятным, но в семь часов утра она села завтракать вместе со своими перепуганными, заплаканными фрейлинами. Никто из них ночью не сомкнул глаз, все находились на грани истерики. Покончив с едой, Анна резко поднялась и бросилась в объятия миссис Маргарет Ли. Жалобно всхлипывая, она просила, чтобы ее поминали все слуги Гевер-касл, замка в графстве Кент, принадлежавшего ее отцу. Она вспоминала своих щенков и пони, которые остались в Гринвиче. Тянулись долгие минуты прощания, а роковых шагов в коридоре по-прежнему не было слышно. Не в состоянии более выносить неопределенность, Анна попыталась выяснить причину задержки. Оказалось, что казнь перенесли на полдень — вероятно, костюм французского палача еще не был готов. Тогда королева вызвала констебля Тауэра Кингстона.

— Мистер Кингстон, — обратилась она к нему, — я слышала, что не умру до полудня, и весьма об этом сожалею, так как думала, что к этому времени буду уже мертва и боль пройдет.

— Вам не будет больно, мадам, — ответил Кингстон. — Все исполнят аккуратнейшим образом.

— Я слышала, палач весьма умелый, — сказала Анна. — К тому же у меня тонкая шея.

Она расхохоталась и сжала пальцами горло, как часто делала, когда впадала в истерику. Но ее спокойствие поразило Кингстона, который написал министру Кромвелю следующее: «Я видел множество мужчин и женщин, приговоренных к казни, и все они находились в великой печали. Но эта дама ведет себя весьма весело и радуется смерти».

Днем королеву ожидало очередное потрясение. Ей сообщили, что казнь перенесена на следующее утро, то есть на пятницу 19 мая. Пришлось пережить еще одну ночь перед смертью. Может быть, у Анны появилась надежда, сопровождающая человека до самой плахи. Быть может, внутренний голос нашептывал ей, что причина новой задержки — сам Генрих, сердце которого смягчилось. Если так, то надо признать, что несчастная королева просто не знала своего мужа.

Рано утром Кингстон попросил королеву приготовиться. Он дал ей кошелек с двадцатью фунтами. Согласно обычаю, она должна была распределить эти деньги между палачом и его подручными. (Что может быть более противоестественно и более отвратительно, нежели чаевые палачу?) Тем временем фрейлины одели королеву. Около девяти утра снова пришел Кингстон и сообщил, что все готово.

Ужасная процессия двинулась через королевские покои Тауэра, вышла в залитый утренним солнцем двор и направилась к эшафоту Тауэр-Грин. Первыми шли двести гвардейцев с алебардами, за ними следовал палач из Кале. Верхнюю часть его лица скрывала черная маска, на голове была высокая шляпа, форма которой напоминала рог. По обеим сторонам от него шли английские палачи, в обтягивающих костюмах алого цвета. Алые маски полностью скрывали их лица, а на головах у них были такие же, как у француза, шляпы, только алые, а не черные.

Затем следовали официальные представители Тауэра, за ними шла Анна Болейн в сопровождении священника Терлуолла с одной стороны и преданной миссис Маргарет Ли с другой. Лицо королевы заливал румянец, глаза покраснели от слез. На Анне было просторное платье из серого дамаста с горностаевым воротником. Из-под платья выглядывала нижняя юбка. Темные волосы скрывались под маленькой черной шляпкой, надетой поверх белого чепца. С пояса свисала золотая цепь с крестом, а в руках королева держала молитвенник в золотом переплете. Все заметили, что Анна постоянно оборачивается, словно пытается найти кого-то среди небольшой группы зевак, выстроившихся по краям дороги. Неужели она надеялась на пощаду?

Эшафот поднимался над землей на высоту пяти футов и был покрыт соломой и огражден низкими перилами. На площадке перед эшафотом установили помост с креслом для дяди Анны, герцога Норфолка. В ногах у него сидел граф-маршал. Присутствовали, разумеется, министр Кромвель и другие придворные, которые и довели королеву до смерти. По установленному порядку Анну официально передали шерифам, которые повели ее к подножью эшафота. Было пять минут десятого. Прежде чем подняться по ступеням, королева горячо обнялась со своими дамами и попросила, чтобы они, ради нее, не теряли мужества.

Она произнесла короткую речь, в которой восхваляла короля. Затем сама сняла шляпу и обнажила шею. На голову ей надели небольшой холщовый колпак.

— Увы, моя бедная голова, скоро ты скатишься на грязный эшафот, — сказала она.

Встав на колени, королева в течение двух минут тихо молилась. Поднявшись на ноги, она зажмурилась, а миссис Ли завязала ей глаза носовым платком. Затем Анну подвели к плахе и поставили на колени. Преданные ей женщины всхлипывали в дальнем углу эшафота. Французский палач снял башмаки.

— Господь, прими мою душу! — воскликнула королева.