— Виталик, наверное, ты бы лучше домой шел, — предлагаю я, стараясь протолкнуть через себя его грубость. Это говорит не мой верный храбрый рыцарь, это говорит спиртное. Виталик за всю жизнь никого и пальцем не тронул, а меня вообще защищал даже от собственной тени. Просто сейчас у нас тяжелые времена.
Он чуть поворачивает голову, подставляет ухо и выразительно, хоть язык безбожно заплетается, требует:
— Ну-ка повтори, что сказала? Чтобы я домой шел?
— Да. Ты и с первого раза услышал.
Что-то в его глазах все-таки рушит мои моральные заслоны — и видимо я слишком сильно втягиваю голову в плечи, потому что Виталик делает два шага назад и обреченно прикладывается спиной к книжным стеллажам.
В библиотеке никого: я подрабатываю вечерним библиотекарем и полчаса назад провела последнего посетителя. Виталик всегда подвозит меня домой, а иногда, как сегодня, в пятницу, мы можем погулять подольше: посмотреть кино на открытой площадке, погрызть попкорн, просто побродить по набережной, обсуждая все на свете. Мы оба — бедные второкурсники и копим на билеты в Настоящую Взрослую жизнь. Когда закончим учебу, станем дипломированными врачами, с отложенных средств сделаем первый взнос за ипотеку и, наконец, поженимся.
Незамысловатый типовый план, но он мне нравится.
— Твое окончательное решение? — переспрашивает Виталик. Его вялые руки обреченно болтаются вдоль тела. — Ты знаешь, что у меня сейчас трудности с деньгами, и я, как дерьмо в проруби, болтаюсь от работы к работе, чтобы найти что-то более прибыльное и еще каким-то образом окончательно не завалить учебу. Я… Мне придется экономить.
Киваю, чувствуя себя пешкой, которая прошла полный круг, но у финиша не выбросила на кубике нужное число и пошла на второй заход. Только в нашем с Виталиком случае я уже давным-давно сбилась со счета таких заходов.
— Я перебрался к Наташке, — огорошивает он, вводя новую переменную в нашу постоянную нерешаемую задачу. — Уже и вещи перевез, потому что на мою комнату быстро нашелся желающий.
— Что? — не верю своим ушам. — Но ведь Наташа… Он же живет на другом конце города.
— Зато до института пешком двадцать минут.
Он нарочно говорит это, глядя мне прямо в глаза. Четыре слова, но за ними и упрек, и подножка, и злость, и обида. Мы снимаем комнаты в общежитие для приезжих, в старом корпусе, который расположен у черта на куличках. Университет переехал в новое здание еще лет десять назад, и там выстроили новую «элитную» общагу. А в нашей селят неудачников, как мы с Виталиком: он без родителей, под опекой старшей сестры; и я сирота, под опекой старшего брата. Только вот Наташа — милая славная женщина, которая готовит вкуснейшие в мире пирожки с капустой, штопает Виталику носки и поит лимонным чаем, чуть у него потекут из носа сопли. А мы с Вовкой родные только по отцу. Созваниваемся раз в пятилетку и то по моей инициативе. Иногда мне кажется, что если я перестану звонить и напоминать о себе, он тихой сапой просто забудет о моем существовании.
— Тебе даже сейчас все равно, — горько усмехается Виталик, ошибочно приняв мое молчание за безразличие.
Я хочу сказать, что просто ошарашена новостью, потому что мы оба знаем, к чему это в итоге приведет. С учебой и постоянными подработками у нас просто не останется времени друг на друга. Но разве это что-то изменит? Он завел разговор о том, что нам пора съезжаться, уже зная, что в случае отказа мы поставим большую и жирную точку. И с его стороны это была грязная игра.
— Ты проспишься, и мы поговорим на свежую голову, — продолжаю хвататься за его подвыпившее состояние, как за предлог перенести тяжелое обсуждение на завтра.
Но Виталик мотает головой, говорит: «Пошла ты на хуй» — без единой эмоции — и нетвердой походкой уходит из читального зала. Уходит из моей жизни.
Я машинально поднимаю с пола книги, стряхиваю пыль с обложек, проверяю, нет ли заломов, и аккуратно ставлю их на место, чтобы корешки были строго в ряд. Потом иду к своему столу, проверяю, чтобы не осталось незаполненных читательских карточек, делаю закладку в электронном каталоге, собираю вещи.
Осталась ерунда — поставить здание на сигнализацию и как-то добираться домой.
На улице моросит дождь, так что приходится выудить из-под воротника капюшон куртки и натянуть его чуть не до самого носа. Транспорт уже не ходит, а до метро пешком — минут двадцать. Еще и от него до дома три квартала. Три квартала, которые не просто так называют Дорогой смертников.
По дороге вспоминаю, что у меня закончились кукурузные криспы, и забегаю в ночной минимаркет. В итоге вспоминаю, что и зубная паста подошла к концу, и зубную щетку пора поменять, и еще что-то, и еще. В итоге выхожу на улицу с внушительным бумажным пакетом, который, ожидаемо, раскисает под дождем, несмотря на все мои усилия хотя бы частично затолкать его под куртку. Светофор моргает зеленым, я ступаю на зебру — и ровно на половине дороги несчастный пакет лопается и опустошает на мостовую все свое содержимое.