Лоханка

– Каким штыком? – взвился я. – А куда девали подствольник?

– Никуда не девали – в него как раз рукоятка и вставляется. Хотя обычно этот кинжал носят в ножнах на ремне.

– Так, – говорю, – рукоятка получается слишком тонкая на мужскую руку. Двадцать же шесть всего миллиметров четвёртый калибр. Бойцам ведь не колбаску придётся резать, а фрицев.

– Отстал ты совсем от жизни. Тридцать семь уже. И тихострелку таубинскую МП-3 приняли на вооружение. Танки лёгкие горьковские вместе с самоходкой тоже поставили на производство.

– С самоходками торопиться не надо, – остановил я собеседника. – Они больше годятся для наступательных операций и применяются совместно с пехотой. А поначалу нам придётся отступать и отбиваться. Ты уж, Георгий Константинович, не выдай, поспоспешествуй, чтобы поначалу сделали побольше машин с вращающейся башней. А в неё, как я недавно узнал, семидесятишестимиллиметровку с коротким стволом умеют ставить – то есть весь набор снарядов имеется. Немец, он окружать большой мастер, и отстреливаться от него придётся вкругаля.

– Да что ты говоришь! Неужто так сильно вдарят, что вкруговую придётся отбиваться? – подхватил мой тон Жуков. Явно ведь пытается выведать у меня детали.

– Страшной силы будет натиск. Ни о чем, кроме обороны и подумать не сможем. Разве что под Перемышлем… – неожиданно всплыл в памяти малоизвестный факт о коротком наступлении в начальный период Отечественной. – Но всё это большого успеха иметь не будет, потому что неприятель станет дробить нас танковыми клиньями, окружать пехотными частями и утюжить бомбовыми ударами.

– Вань! Я не волшебник. Не поверят мне, хотя я и сам представляю себе похожую картину. У нас ведь господствует наступательная доктрина – драться, отступая, войска не обучают, а при современной артиллерии и авиации стоять насмерть, это и есть насмерть. Приказы же начальства в армии принято исполнять, а за упаднические настроения по головке не погладят. Сам, небось, знаешь, где сейчас «отдыхают» смелые военачальники, несогласные с линией партии.

– Вот ужо погоди, – не подумав ляпнул я, – как прижгет-то хвосты нам немец, так мигом всех повыпускают, звания вернут и поставят командовать дивизиями. А послушные да согласные в военную годину станут свои разбитые части волочь на соединение с основными силами, теряя бойцов на преодолении заслонов, вместо того чтобы сразу начинать партизанить.

Посмотрел на меня Жуков шальным взглядом, да и заторопился к катеру. Дела у него, оказывается, неотложные. А на меня он вроде как случайно натолкнулся, а не разыскивал, послав истребители прочёсывать пойму – она тут шириной километров сорок.

– Стой, – кричу ему вслед, – товарищ генерал! Нельзя из подствольника пушечным снарядом пулять! Отдача бойцам сразу плечи поотбивает!

– Ты не умничай, пиджак. Чай, не глупее тебя люди думали, – а потом вроде как спохватился. – Заказали разработку специальной гранаты под такое дело. На конкурсной основе.

– А сигнальные ракеты тоже теперь будут тридцатисемимиллиметровые, кителёк ты военненький?

Жуков поглядел на меня и вернулся. Думал – драться полезет. Так я был готов, потому что разозлился страшно. Видать, он тоже это понял. Или что другое сообразил.

– А что, – спросил, – из них и ракеты пускают? Из подствольников? Но ведь граната выходит маломощная.

– Какую можно выстрелить с рук, такая и выходит. А мощные со станка нужно выпускать. И вообще, того, кто это вредительство выдумал, неплохо бы разыскать и заставить пострелять прямиком с рук теми гранатами, чтобы ему через плечо в голову мозги из задницы перекачать, – я окончательно потерял всякую сдержанность и откровённо нарывался на скандал.

Не дождался. Похоже, меня тут за юродивого держат, которому всё позволено.

* * *

Провожал глазами удаляющийся катер и пытался понять извивы начальственной мысли. То, что я помню из сведений о войне в будущей жизни, и то, что наблюдаю теперь, порождает в моей душе уверенность, будто где-то в верхних эшелонах власти сидит хитрая вражина и нарочно устраивает пакостную неразбериху буквально во всём подряд. Или в том, до чего способна дотянуться.

Какую неразбериху, спросите. Да самую невинную. Я всей картины не знаю, но то, что приметил, расскажу. Вот сделал Таубин двадцатитрёхмиллиметровую пушку для истребителей с милостивой отдачей, для чего применил автоматику перезаряжания с длинным ходом ствола на темп стрельбы триста выстрелов в минуту. А её забраковали, потому что посчитали, что нужно не триста, а шестьсот. И стал Яша её переделывать. Ход ствола укоротил, пружину усилил и усложнил всю кинематику. Добился он заданной скорострельности, но само орудие стало ненадёжным – в слишком напряжённых условиях работают детали. Да ещё и, просто по законам физики, возросла отдача – новая МП-6 оказалась разрушителем самолёта, на который её попытались поставить.